Рыцарь без меча

— Я не боюсь, Эдвин! Мне бояться нечего! Только не тебе об этом говорить, тебе всегда было наплевать на семейную репутацию! Прошу тебя хотя бы сейчас, возьмись за ум! Запомни, затверди, что самое главное в жизни — это закон! Закон! И постарайся уговорить своего отца подчиниться закону!

— Для этого я и еду.

— Хорошо. Я надеюсь на тебя. Помни об этом. Мы все надеемся на тебя. А теперь расскажи, как ты сейчас живёшь? Где? Когда женился?

Наконец все разошлись по комнатам. Эдвин обвёл взглядом знакомые стены.

— Раньше это была моя комната. Здесь почти ничего не изменилось…

Окно выходило в густой сад. На светлых стенах висели копии старинных гравюр. Потолок был дощатым, с массивными балками, как в большинстве домов на юге. Эдвин зажёг свечи. К оконному стеклу сразу слетелись комары и ночные бабочки.

К ним заглянул Харт. Диаманта озабоченно посмотрела на него.

— Что с тобой? Болит что-то?

Харт покачал головой.

— Эдвин, я не могу понять, как ты столько лет это выносил?!

Эдвин улыбнулся и приложил палец к губам.

— Потерпи до завтра.

— Ох, ты не перестаёшь меня удивлять. Ладно. Мне-то что, меня это не касается… Ну, спокойной ночи вам. Отдыхайте.

Харт ушёл. Эдвин сел на кровать и задумался, глядя в окно.

— А что это за уроки, о которых говорил твой дядя? — спросила Диаманта. — Которые «пошли тебе на пользу»?

Эдвин поморщился.

— Дядя воспитывал меня с расчётом на то, что я попаду на государственную службу, возможно, даже когда-нибудь стану наместником. Конечно, в этом были свои хорошие стороны — он позаботился, чтобы я как можно раньше научился читать и писать, и был очень доволен, когда увидел, что я люблю книги. Так что я получил очень неплохое домашнее образование. Пока я был маленький, всё шло хорошо. А со временем дядя стал замечать, что власть и положение в обществе меня не интересуют — ни у себя, ни у других… Разумеется, он решил, что это непорядок — он ведь хотел, чтобы я поступил на службу и сделал карьеру. Он запретил мне дружить с бедняками и начал «делать меня мужчиной», как он это называл. Однажды я заступился за одного из слуг, его хотели выпороть за какой-то пустяк. С тех пор и началось. Дядя стал регулярно брать меня с собой на охоту, заставлял присутствовать при наказаниях. Когда дома слуг пороли или на площади по дядиному же приговору кого-то из жителей наказывали.

— Он, видимо, решил, что у тебя слабые нервы, и хотел сделать их покрепче.

— Да. Это в самом деле на меня подействовало. Очень… В конце концов тётя с ним поговорила, и он оставил меня в покое. Но беседы на эти темы, конечно, велись постоянно.

— Могу представить.

— Я так и не подружился с местными ребятами. Все знали, что мой дядя — судья, одни набивались в друзья, другие презирали… Подолгу оставался один, много читал, начал что-то сочинять… Дядя искренне полагает, что он верный страж закона. Хорошо, что ему приходилось решать в основном мелкие дела. Но несколько жизней он покалечил на моих глазах. Я смотрел на это, а поделать, конечно, ничего не мог. Впрочем, нет, иногда мне всё-таки удавалось помочь. Одного человека несправедливо обвинили, и дядя надолго засадил бы его в тюрьму, но я сумел тайком предупредить его семью, объяснить, как будет решаться дело, что нужно говорить на суде. Его оправдали, но дядя потом узнал. Мне здорово влетело.

— Представляю, что здесь было, когда ты сказал, что хочешь стать актёром.

Эдвин вздохнул.

— Когда дядя увидел, что на меня не действуют его угрозы лишить меня наследства, взял плеть, которой наказывали слуг, и выпорол меня. Сам. А ведь мне было уже четырнадцать лет. Запер в комнате, оставил без еды… Я немедленно собрал вещи и, когда тётя пришла утром, чтобы меня выпустить, просто попрощался и ушёл.

Эдвин прибавил с ироничной улыбкой:

— Это ведь дядю надо благодарить за то, что я оказался в театре. Когда я сказал ему, что хочу стать актёром, сам ещё сомневался. Может, всё так и осталось бы мечтами, если б не его реакция.

— А Серита? Она тебя отпустила?

— Она видела нашу ссору с дядей, пыталась даже вмешаться, но это было бесполезно… Конечно, она плакала. Но благословила меня. Без её согласия я бы не решился уйти.

— А Дину ты сказал, кто ты?

— Да. Только попросил не говорить остальным. Дин предупредил, какая жизнь ждёт меня в театре, но долго отговаривать не стал — понял, что я всё равно не вернусь назад. А я ни разу не пожалел, что ушёл от дяди, хотя первые месяцы жил впроголодь, подрабатывал, где придётся… И в театре ничего не получалось. Не знаю, что бы со мной стало, если б не Бефита. А знаешь, от кого мне больше всех доставалось в театре на первых порах?

— От кого?

— От Харта.

Диаманта удивилась.

— От него, — кивнул Эдвин. — Дин, при всей своей строгости, хорошо ко мне относился и не придирался зря, а Харт решил, что я для их театра не гожусь, и делал всё, чтобы моя жизнь стала невыносимой… В конце концов я поговорил с ним с глазу на глаз. Рассказал, кто я, откуда.

— А он что?