С кем-то у нее сохранилась связь. Одна из ее сокурсниц, так же как и Юля, преподавала в университете на журфаке – они встречались и перезванивались. Другая плотно засела с детьми, и Нина время от времени подкидывала ей документы для перевода. Рита, ближайшая Нинина университетская подруга, самая бойкая и шустрая из их группы, вышла замуж и уехала в Нью-Йорк. Трагично сложилась судьба Гюльнары, строгой красивой девушки, чьи работы по истории романских языков печатались в научных журналах еще в те времена, когда сама Гюльнара училась на третьем курсе. Работы студентки-третьекурсницы обсуждали специалисты – это было сенсацией. Кафедра ждала Гюльнару с распростертыми объятиями, ее ждала карьера, но сразу после окончания университета родители выдали девушку замуж за богатого родственника из небольшого азербайджанского городка, и, едва успев сдать выпускные экзамены, не написав больше ни единой научной статьи, не поступив в аспирантуру и всего один раз побывав в обожаемой Испании, Гюльнара исчезла навсегда.
Судьба юноши была Нине неизвестна – он учился на курс старше.
«Одно можно сказать наверняка: никто из них не катается по России, как Чичиков из “Мертвых душ”, – думала Нина. – Никому не бросают в лицо пачки денег. Никто не целился испанцам в лоб из воображаемого пистолета. Боже, какой позор, какая лютая тоска. Разве об этом я когда-то мечтала?»
В тот сказочный, невообразимо далекий вечер, встретившись у метро «Кропоткинская» и подойдя к Дому на набережной, они долго топтались внизу возле двери – домофон даже в центре Москвы был в ту пору в диковинку. Замерзая на двадцатиградусном морозе, неуклюже нажимали кнопки окоченевшими пальцами, не догадываясь, что пальцы сперва лучше отогреть дыханием, а потом уже звонить в домофон. Тысячу раз виденный Кремль, неожиданно оказавшийся по соседству, в новом непривычном ракурсе выглядел домашним, уютным. Стоял прозрачный морозный вечер, и рубиновые звезды сияли в неподвижном воздухе отчетливо, ярко. Нина, девушки и очкарик любовались Кремлем и не могли поверить, что через несколько минут окажутся внутри этого необыкновенного, овеянного легендами дома. Но домофон в конце концов сработал, дверь подъезда открылась, лифт вознес их на седьмой этаж, и вскоре они уже стояли в прихожей, стаскивали шарфы, шапки и пальтишки, поправляли волосы перед зеркалом в старинной раме – зеркало тоже было старинным, высоким и темным, и каждый, кто в нем отражался, казался красивее, чем был на самом деле – а домработница Татьяна, которую они приняли за родственницу Евы Георгиевны, развешивала их вещи в шкафу.
Сапоги выстроились рядком, стыдливо уткнувшись носами в стену.
Нина отправилась в гостиную, увидела сверкающие в окне башни Кремля и обомлела. Она оказалась в центре мира, в горячем пульсирующем сердце жизни, как в тот самый первый день в университете – нежный золотистый сентябрьский день, когда счастливые первокурсники по сигналу ректора хором запели «Gaudeamus igitur», средневековый студенческий гимн, и Нина, не зная слов, все равно подпевала:
Стоя среди первокурсников, Нина чувствовала, что вот-вот расплачется от восторга. В груди росла радость, которая становилась все больше, переполняла до краев и наконец изливалась в мир торжественной латынью, и эту радость подхватывали сотни других бодрых молодых голосов, вознося до сводов аудитории, до шпиля университета к сияющему осеннему небу.