Рыбы молчат по-испански

– Дали был не только художник, он был творец в высочайшем смысле слова. Он стремился сорвать с предметов и явлений покров привычки. Помните, у Ахмадулиной есть замечательная фраза: «О пошлость, ты не подлость, а лишь уют ума». Вот Дали и рассеивал тот самый уют ума. Возможно, у него не всегда это получалось. Востребованный Дали часто работал на публику. А сочинять он начал еще в ранней в юности. Что-то про Ампурдан, море, горы… Позже вел дневники, писал заметки, статьи и даже пьесы. Но по-настоящему серьезно он начал относиться к литературе позже, познакомившись в Мадриде с Лоркой. Именно Лорка пробудил в Дали поэта.

– Да, вы рассказывали, что они дружили, – вспомнила Нина.

– Это была не просто дружба. Об их отношениях ходило много легенд и сплетен, и кое-что из этих сплетен было не лишено основания. Но прежде всего, это был потрясающий творческий союз. Дали впервые встретил гения, равного себе, и он это признал – еще в Мадриде, в Резиденции, где они вместе учились. Сначала избалованный Дали ревновал – он сам привык находиться в центре внимания публики, а центром внимания обитателей Резиденции был Гарсиа Лорка. Но со временем у них возникла глубочайшая связь, эмоциональная и интеллектуальная, память о которой хранилась у обоих до конца жизни и сильно повлияла на их творчество.

– А как же Бунюэль?

– С Бунюэлем они тоже были друзьями. Но к нему Дали относился не так тепло, как к Лорке… Кроме того, Бунюэль в какой-то момент, можно сказать, предал Дали: убрал его имя с афиши фильма «Андалузский пес», который они снимали вместе. Тщеславный Дали, как вы понимаете, ему этого не простил. Возможно, Лорка был его единственным настоящим другом. Сам Лорка писал про Дали: «Породнили нас общие поиски смысла». Действительно, поиски смысла – иначе трудно определить суть его творчества. Уверяю вас, по большому счету знаменитая анаграмма «Аvida Dollars» не касалась непосредственно самого Дали.

– Как же не касалась? – удивилась Нина. – Он ведь очень любил деньги…

– Его отношение к деньгам было довольно абстрактным… Он никогда не знал их истинной цены. Организацией финансовых дел занималась Гала и, надо признать, весьма преуспела. Так что знаменитая анаграмма относилась в первую очередь к Гала.

Нина слышала, как девочки одна за другой потянулись в прихожую. Хлопнула дверца туалета, было слышно, как в унитаз хлынула вода. Было уже поздно, все заторопились по домам.

Нина неохотно отошла от стеллажа с книгами.

– Если хотите, возьмите почитать «Дневник одного гения». Думаю, вам будет интересно и полезно.

– Я не могу, – воскликнула Нина. – Это редкая книга. А если с ней что-то случится?

– Ничего с ней не случится, – покачала головой Ева Георгиевна. – Бери.

Так она впервые обратилась к Нине на ты.

Нина действительно взяла предложенную ей книгу, завернула в полиэтиленовый пакет, положила в рюкзак.

«Дневник одного гения» она прочла на одном дыхании в ту же ночь, вернувшись домой: заперлась у себя в комнате и читала до утра, еще не подозревая, что очень скоро сочинения Дали станут темой ее постоянных размышлений, поисков и сомнений, смыслом жизни, а в будущем – темой диссертации, одобренной непосредственно Востоковой.

Той самой диссертации, которая теперь пылилась на одной из полок среди тетрадей с конспектами и копий бесценных книг, которые Нина изучала в священной тишине барселонских архивов…

* * *

Вот уже второй год Нина боялась.

Постепенно страх сделался фоном всей ее жизни, и Нина к нему привыкла.

Он поселился в Нине в один из снежных дней второй по счету зимы и с тех пор напоминал о себе постоянно.

Его потайные корни уходили в тот далекий вечер в «Доме дракона», когда они вместе с Ксенией – именно вместе, Нина в этом нисколько не сомневалась – сочинили план, позволивший избавиться от Кирилла. И последние слова Ксении про то, что Кирилл опасный человек и забывать про это ни в коем случае нельзя, звучали в Нининых ушах так отчетливо, словно она услышала их вчера. Первое время, наслаждаясь вседозволенностью и деньгами, она старалась не вдумываться в их зловещий смысл, не трогать, не вспоминать, но постепенно они прорастали сквозь ее существо тонкими и колючими побегами страха.

Первый приступ панического ужаса случился у Нины возле рогожинской мэрии. В тот день она получала у Людмилы Дмитриевны одно из бесчисленных направлений на знакомство с ребенком. Подъехав к мэрии, они с Виктором долго не могли припарковаться: на привычном месте стоял огромный черный джип с московским номером, тонированными стеклами и с необычными фарами, какие иногда встречаются у спортивных автомобилей. Рядом стояли машины попроще, с рогожинскими номерами.

– Вот зараза, – беззлобно ворчал Виктор, с завистью посматривая на глянцевые бока джипа, похожего на доисторическое чудище в блестящем панцире.

Наконец «баргузин» примостился в отдалении на противоположной стороне.

В этот миг зазвонил телефон – Нина вздрогнула от неожиданности.

– Алло, – ответила она упавшим голосом.

– Привет… Ты занята?

– Я в Рогожине.

– А я через два дня в Каир улетаю.

– В Каир? Зачем?

– Так, кое-что поснимать.