Русский струльдбруг (сборник)

– Так много, что вам не унести и малой их части, – подтвердил старший. – Но как ты на одной ноге смог выйти к городу? – упрекнул он Джона Гоута. – И недоверчиво покачал головой: – Я не знаю, как ты сумел пройти лес в период дождей, отсюда ты уже не уйдешь. Ты никогда больше не увидишь большую реку. – Он действительно не понимал, как это можно в ужасный сезон ливней пересечь затопленные джунгли на одной ноге. – Тебе, наверное, помогает дьявол, – догадался он. И покачал головой: – Отсюда ты не вернешься.

– Чего вы хотите?

– Нож и негритенка.

– Зачем вам негритенок?

– Он понесет груз. Он много может нести?

– Много.

– Ну, вот и договорились, – лениво сплюнул старший.

Как молчаливые индейцы на каменной стене, он тоже обо всем знал заранее.

Четыре тяжелых зазубренных мачете подсказывали ему правильную правду. «У тебя только одна нога, – подсказал он Джону Гоуту. – Зачем тебе такому богатства? Отдай нам нож и негритенка, и мы сразу уйдем. У нас все давно готово для того, чтобы уйти. Мы давно ждали кого-то, кто смог бы помочь нам. Если хочешь, мы убьем тебя, – дружески кивнул старший. – В мертвом городе жить нельзя. Там даже дрова золотые. Мы отламывали золотые яблоки и ветки, но сад большой, можете сами проверить. Если договоритесь… – он кивнул на стоящих высоко на стене индейцев. – Они, наверное, вас пропустят…

И метнул мачете.

Точно в голову одноногого.

Он, конечно, был бы убит на месте, но произошло чудо, о котором так сильно мечтали покойные чиклеро. Рука ефиопа стремительно и страшно вытянулась, как мягкая черная лента только что сгустившегося латекса, и на лету перехватила нож.

Старатели в испуге попятились.

– Клянусь дьяволом, мы не будем брать этого негритенка!

– У вас есть продукты? – быстро пришел в себя одноногий.

– Совсем немного.

– Оставьте нам все продукты, – угрюмо приказал одноногий.

Он старался не смотреть на оборванных старателей, потому что страстно хотел убить их всех.

– И вы понесете наш багаж к реке.

– Абеа?

Джон Гоут обернулся.

Ефиоп глянул в его водянистые глаза.

Как всегда, он ничего не сказал, но по странному, как бы ввинчивающемуся в сознание взгляду одноногий понял, что чудо все-таки произошло. Это так. И у них теперь будет много золота и алмазов. А старатели послушно понесут груз. Если Джон Гоут не сможет идти сам, они и его понесут на плечах или на носилках.

Так он подумал, а ефиоп вдруг сошел с ума.

Бросив пойманный руками мачете, он навзничь упал в раздавшуюся под ним жидкую грязь. Он вскрикивал и бился в конвульсиях. Он всхлипывал, он так стонал, что один из старателей заплакал. Он катался, расплескивая грязь и, наконец, весь вывозившись, со стоном бросился в озеро, распугав массу ядовитых змей и взмутив чистую воду. Фонтаны донного ила и мутной воды стремительно поднялись над поверхностью. Ефиоп всплывал и вновь надолго уходил под воду, смертельно пугая старателей. Всех сковало глубокое дыхание сущности-тен.

Только молчаливые индейцы на стене ничему не дивились.

Холодная часть ада

1.

К зиме немец загнал Семейку в самые низы реки Большой собачьей.

Спускаться ниже было опасно – люди замерзнут. Там ни дров, ни еды, ни зверя, даже лихого. Морозы стеклили мелкую воду у берега, стреляли рвущейся трещинами голой землей, на перекатах звенели льдинки. На тяжелом округлом коче – судне, всяко приспособленном для плаваний даже среди льдов, Семейка добрался до уединенной протоки, хитро закрытой с одной стороны скалами, с другой имевшей выход на сендуху – темное, уже высветленное снежком пространство тундры. Ждали, что немец до настоящих морозов спустится к крепостце, укрепили подход, выставили в сторону реки пушку. Но вместо судов со стрельцами до ледостава течением принесло плот. На нем виселица. На веревке истлелый мертвец, умело расклеванный стервятниками. А у ног мертвеца – заледенелый от страха и холода обыкновенный казенный дьяк, крепко скрученный, но почему-то не повешенный. Вороны пытались клевать и дьяка, но он махался свободной рукой, тем и остался жив.

Дьяка притащили к Семейке.

Семейка, рябой, волосатый, совсем лев, только немного попорченный оспой, в плотном камзоле, недавно отнятом у приказчика в остроге, насупил брови:

– Воровал?

– А как без этого?

Ноги дьяка его не держали, пришлось откармливать.

Как рождественскому гусю, проталкивали в горло жеваное мясо.

Скоро задышал, приноровился к белому винцу. Глаза ожили, стали смотреть живей, приглядываться. Назвался Якунькой. Охотно рассказал об ужасном якобы военном немце, о приготовлениях стрельцов, о скорой погоне, о многих пушках, якобы доставленных морем аж из самого Якуцка.

На такие слова казаки, помогавшие разговору, осердились.