Русский струльдбруг (сборник)

Вода текла повсюду. Она была везде. Вверху, внизу – везде вода. Присесть на корточки нельзя, течение сбивает. Раскаты грома перекатывались в ночи, бешено несущуюся воду высверкивали дергающиеся молнии. Пытаясь перебраться через слишком стремительный ручей, одноногий неловко полз по стволу гнилой моры. Кора слоилась, отставала, хищно обнажала сопливую гниль. Индеец едва успел ухватить за руку одноногого. А схватив, с испугом увидел мелькающие впереди розовые ступни маленького ефиопа. Не понимал, почему они такие розовые? Почему не искусаны, не изрезаны в кровь? Так, качая головой, рассеянно ступил на возвышающуюся над землей кочку. Из кочки, как черная жидкость, как кипящая смола, вылилась струя муравьев понопонари. Пламень ада лизнул индейца, впился в ноги, под мышки, в глаза. Индеец закричал, забился в воде, как рыба. Муравьи сразу потеряли к нему интерес.

«Почему ты не помог индейцу?»

Ефиоп улыбнулся: «Абеа?»

11.

Дождь усилился.

Потом усилился еще.

Чешуйчатые гринхарты, гигантские красно-коричневые уаллабы, пурпуреи в размокшей густой листве, моры с плоскими, как доски, чудовищными корнями-подпорками, примятый водой подлесок – все стремилось вверх, к невидимому небу, прочь, прочь от затопленной земли.

Даже магнитная игла свихнулась.

Ирландец знал, что магнитную иглу впервые применил на практике некий Гойя из городка Мальфи, того, что в Неаполитанском королевстве. Правда, некоторые в Неаполитанском королевстве и сейчас утверждают, что таковую иглу привезли из Китая, но это неважно. Себастьян Кэбот сумел ее усовершенствовать, установил главные значения некоторого обязательного отклонения от верного направления на север. Одноногий никогда раньше не слышал, что магнитная игла может крутиться так, будто сторон света уже нет. Но она крутилась, не желала остановиться.

Когда вышли к плоскому озеру, дождь умерил силу, зато тяжкая духота сгустилась совсем невыносимо. Среди ленивых тростников поднялись нежные растения, похожие на ризофору. Тяжелым духом цветов, может, умерших, понесло от замерших джунглей. В тихой воде отразились источенные временем высокие каменные стены, сложенные из ровных каменных плит. Может, когда-то стояли тут и деревянные дома, но древоточцы все пожрали, а труху разнесло ветром. Так подумал Джон Гоут, поглядывая на свою деревянную ногу. Ее-то почему до сих пор не пожрали? И почему так странно вспыхивают камни в ручье? Сердце дрогнуло: алмазы. Их здесь, как грибы, можно собирать руками.

Будто для встречи – на каменной стене, прихотливо расцвеченной серыми и белыми мхами, показались местные индейцы. Сперва двое, потом еще один. Никакого оружия, набедренные повязки, мускулистые тела натерты красным и желтым. Ниже голых коленей пестрели чудесные ленточки, сплетенные из травы, а под удлиненными мочками покачивались крылья черных жуков.

Индейцы были спокойны.

Наверное, заранее знали все, что может случиться.

Одноногий тяжело опустил руку на плечо ефиопа. Не хотел, чтобы ефиоп боялся. Видно, не один только порк-ноккер добирался до этих мест. У голой скалы появилось еще четыре оборванных злых человека, уже и не похожих на людей. Они нисколько не стеснялись своего грязного тряпья, зазубренных мачете.

Увидев нож в руке одноногого, переглянулись.

– Инглиз?

Джон Гоут кивнул.

Этим кивком подтверждал: да, мы – инглиз.

Этим кивком он подтверждал: да, мы прошли сквозь лес.

И спросил в свою очередь:

– Говорят, здесь много золота?

Спрашивая, он опустил нож к бедру, чтобы лезвие шеффилдской волнистой стали сладко блеснуло.

– Вас двое? – спросил старший.

Если бы не кривые длинные губы, этот старатель выглядел бы красивым.

Но длинные губы придавали его лицу нечто лягушачье. Среди испанцев вообще много таких, которые вполне могли бы считаться красивыми, если бы не их длинные губы.

– Нас много, – ответил Джон Гоут.

– Где же они? – обернулись неизвестные.

– Уже близко. У них мушкеты и даже пушки.

Оборванцы переглянулись. Конечно, они не поверили одноногому. Можно пройти сквозь джунгли в сезон ливней даже на деревянной ноге… Почему нет?.. Но пушки… Но мушкеты… Старший старатель прихотливо выругался. Это было длинное ругательство, составленное из сложной смеси английских, испанских и индейских слов. Так говорят на Тортуге, поэтому одноногий еще больше насторожился.

– Вы пришли за золотом?

Джон Гоут осторожно кивнул.

– И за камнями, которые блестят?

– Ну да. Говорят, здесь много таких, да?

– И за всякими серебряными безделками?

– Ну да. Это верное понимание.

– А что вы дадите взамен?

– У нас ничего нет.

– А твой нож?

Водянистые глаза Джона Гоута стали совсем бесцветными, как алмаз в воде:

– Нож я не могу отдать.

– Как вы сюда добрались?

– Пересекли лес.

– А перевал?

– Мы прошли его.

– На такой вот ноге?

Джон Гоут согласно кивнул.

– Наверное, мы ничего вам не дадим, – подумав, решил старший старатель. – Ни алмазов, ни золота.

Все четверо были здорово истощены, но все же их было четверо, и они были вооружены пусть зазубренными, но мачете.

– Но ведь камней и золота здесь много.