Русский струльдбруг (сборник)

Умный контрабандер всегда оставляет на обработанных им планетах какое-то количество окаменелых отпечатков. Если однажды на таких планетах завяжется разумная жизнь, легко будет, изучив корни, построить все древо предполагаемых предков. Вы, например, взгляните на ископаемые богатства, оставленные нКва, другом милым, на Земле! Сколько фантазии, какая игра ума! Да и сама по себе неутомимая деятельность контрабандера привела на Земле к заметному смягчению нравов, к явственной новой вспышке интереса к Красоте, к тайнам прошлого. Это только глупая триба Козловых, эти неопрятные симбионты, ничем не отличаются от стаи стервятников или от косяка сельдей. У них не было и нет никакого будущего – ни у них, ни у казенной кобыленки, ни даже у сохатых. Он, Аххарги-ю, докажет это, если его отправят на Землю. Он лично пытался проверить указанных симбионтов на разумность. В виде еще одной кобыленки (со стороны) входил за невидимое Y-стекло. Так ему там без всяких просьб сразу доверху наливали огромное деревянное корыто бурого напитка, от которого дико и страшно косеют сайклы. И мембрану нижнего тела давит томительно, и начинают вдруг нравиться налитые кровью глаза сохатых…

Еле вырвался.

5.

Бато, большая плоскодонка, вынырнула из тумана.

Одноногий громко свистнул. Его не сразу, но услышали.

Бронзовокожий индеец, бесшумно работавший веслом, мог, конечно, и не подгонять лодку к берегу. Маленький ефиоп и его оборванный спутник никак его не пугали, однако злой дух Даи-Даи мог наказать за такое поведение. Ведь индеец не знал, откуда пришли чужие люди. Может, их подослал Мэйдагас – тоже нехороший дух, дышащий как женщина. Мэйдагас силой и хитростью увлекает людей на глухую поляну, там превращает в дерево. К тому же, в бато, скрестив худые, покрытые шрамами ноги, сидели еще три человека – совсем в обыкновенном рванье, с открытыми головами. Только на одном была некая дырявая круглая шляпа. Этих разбойников (чиклеро) Солнце не тревожило. Они радовались тишине, наверное, не знали, что существуют еще какие-то другие радости. Услышав свист, никто из них не сказал ни слова, но индеец подогнал плоскодонку к берегу.

«Ховен», – махнул он рукой ефиопу.

Места в плоскодонке было достаточно, чтобы посадить всех случайных попутчиков, но индеец и мужчина в дырявой шляпе махнули только маленькому черному человеку. Никого больше брать на борт лодки они не собирались. Зачем стае свободных птиц какие-то запаленные калеки? – так они, наверное, решили, увидев деревянную ногу Джона Гоута.

Но одноногий с таким решением не согласился.

Непостижимо быстрым движением он оттолкнулся от каменистой почвы и упал на дно бато, повалив индейца, приткнув нож к его морщинистой бронзовой шее.

Индеец вскрикнул.

Страшным показался ему прыжок.

– Умеешь говорить с ними? – спросил одноногий, дыша, как Мэйдагас.

Индеец кивнул. Очень боялся. Нельзя так ловко прыгать, имея деревянную ногу.

– Тогда скажи всем, – сказал одноногий, не убирая ножа от трепещущего под ним бронзового горла, – что нам надо вверх по реке. Скажи им всем, – указал Джон Гоут ножом на трех молчаливых мужчин, – что мы торопимся. Пусть они берут весла. С этой поры они тоже будут грести, как ты, – объяснил он, высмотрев на дне бато два запасных весла.

Наступила тишина.

У ефиопа остекленели глаза.

Мужчины, правда, не проявили видимого испуга, а один по-испански возразил одноногому, что грести веслом будет только индеец, а они не будут – у них руки иначе устроены. Кивая головой, как лошадь, испанец в шляпе негромко, но значительно объяснил, что с этого часа грести с индейцем будет маленький ефиоп. Так они неторопливо поднимутся до одного затерянного на реке поселка, возьмут у местных индейцев особенные припасы, а потом снова спустятся вниз по течению. Тебя, указал испанец на одноногого, мы, наверное, убьем, а маленького черного человека продадим на военный корабль. «Ховен… – одобрительно покачал испанец своей драной шляпой. – Совсем молодой…» Заодно продадим и индейца.

В такой вот последовательности.

Длинная речь утомила говорившего.

Он мелко перекрестился: все будет так.

Тогда одноногий встряхнул застонавшего индейца и заставил его сесть на плоское дно лодки. Индеец что-то залепетал, причудливо мешая разные слышанные им человеческие слова. Неизвестно что он говорил, но, в общем, Джон Гоут так понял, что индеец умоляет их не делать ничего такого, что могло бы огорчить его гостей.

Гостями индеец называл испанцев.

И добавлял: все видит злой дух Даи-Даи.

Еще он сказал: не надо говорить гостям ничего лишнего.

Они хорошие добрые люди, но могут рассердиться. Они приехали с острова Исла-дель-Дьяболо, так сами говорят. На их руках и ногах следы железа, но они хорошие набожные люди. Даже не били меня, сказал индеец, только поочередно спали с моей женой и забрали провизию. За желтым мысом, взяв свое, они непременно меня отпустят, объяснил индеец. А жена родит мне сильного сына.

«Со следами железа на руках и ногах», – по-испански добавил одноногий.

– Чиклеро?

Мужчина в шляпе кивнул.

Они не считали разбой плохим делом.