Русский рай

– Среди них много красивых, они хозяйки хорошие, и не ревнивы, – Будто сольцой присыпал Сысой рану раздраженной женщины. – Две-три жены у одного мужика мирно меж собой живут. Кабы не уродовали лиц – лучше жен не сыскать.

– Мало тебе кадьякской вешалки? – взорвалась Ульяна. – Кукушка! Бросила ребенка…

– Оговорившись, опомнилась, виновато взглянула на Федьку. Он уже хорошо говорил и кое-что понимал. Подхватила его на руки: – Никому тебя не отдам! – стала ласкать ребенка.

– Опять Сыску за второго мужа держишь! – добродушно укорил жену Василий и смущенно умолк. Оба друга понимали, что Ульяна – основа дому и подлинная мать детей Сысоя.

– Кобеля мне одного хватает! – огрызнулась она, успокаиваясь, но смутив мужа. Он понимал больше сказанного: первый ребенок умер, второй появился по наказанью божьему, а третьего Бог не давал.

Однажды, не вернулись с промыслов из Большого залива Бодего и пропали с двухлючкой чугач с женой-толмачкой. Сначала Сысой подумал, что они отбились от чуницы и заблудились, отправился на их поиски с партией тойона Кыглая и пятью русскими служащими, оторвав их от работ по ремонту брига: партовщики промышляли каланов и мало помогали в поисках. Но с их помощью Сысой обшарил Большой залив и обнаружил следы беглецов возле устья речки. Судя по следам, двое поволоклись в её верховья и понесли байдарку по суше через гору. Половине партовщиков Сысой велел возвращаться на стан, с остальными и с русскими служащими решил продолжать поиск. Они взвалили на плечи байдарки и пошли за передовщиком. За возвышенностью открылся другой большой залив, который, возможно, испанцы считали своим. В нем было так много калана, что сопровождавшие Сысоя партовщики, забыли, зачем они здесь, стали гоняться за бобрами, добывали их легко и много.

Залив тянулся на север. На другой его стороне, на восходе, виднелся горный хребет. Беглецы могли уйти отсюда невесть куда, искать их все равно, что иглу в стоге сена. Понятно было, что они не заблудились, но ушли намеренно. После Чугацкого залива и Ситхи, здешняя теплая зима, всеобщая сытость от дикой природы, а не от трудов, прельщали остаться навсегда. Но Сысой не мог понять, как решилась на побег женщина племени мивок, люди которого жаловались на испанцев и просили у Кускова защиты от них?

Он пошел на байдарке вдоль берега на юг. На мысу взобрался на возвышенность и на другой стороне залива Сан-Франциско, о котором был наслышан, увидел испанскую крепость. Оставив для прикрытия промышлявших партовщиков и русских спутников, Сысой в одиночку переправился на противоположный берег, скрадываясь, греб возле суши до самой ночи, примечая скопления бобров. Переночевал он без огня, а утром увидел небольшую крепость. Она стояла на выдававшемся в залив холмистом полуострове.

Спрятав байдарку, Сысой поднялся на гору и осмотрелся. В бухте против крепости не было ни одного корабля, судя по всему, гарнизон был невелик. Высмотрев, что могло интересовать Кускова, Сысой повернул обратно. Оставленный им отряд к этому времени набил больше сотни каланов. Такая удача давно не баловала партовщиков. Но русских служащих при партии не было, никто из алеутов не знал, где они, а искать их некогда и некому. Надо было шкурить туши, перетаскиваться с байдарками и грузом в Большой Бодего. Сысой, оставив партовщиков на таборе, переволокся один и помчался к сводной партии за помощью.

Добыча была переправлена в лагерь, отряд вернулся на обедневшие промыслы Малого Бодего. Чугач с женой исчезли, не возвращались и пятеро русских служащих. Можно было только гадать, бежали они или были схвачены испанцами. Сысой рассказал Кускову и Петрову, что видел. Они долго рассматривали карту, спорили и сошлись на том, что суша оделяет Бодегу от одного из северных рукавов залива Сан-Франциско, принадлежит ли он испанцам – спорно, поскольку их крепость на южной стороне. А чугача с женкой и служащих могли захватить испанцы.

– Ну, что же?! – Криво усмехнулся Кусков. – Есть повод навестить коменданта и встретиться с беглецами «Юноны». Вдруг и эти там же? Вместе с первыми и таракановскими, захваченными на промыслах, их уже больше десятка.

На старом русском таборе дымили костры из плавника, перекликались дети и женщины, в будничный день, среди Рождественского поста пахло печеной рыбой и мясом. Оправдываясь трудностями похода, передовщики и приказчик привычно сквернились скоромной пищей. Рядом с промысловым станом расположились несколько семей береговых мивок. Их дети, юнцы и отроковицы с распущенными волосами, с кожей цвета нечищеной меди, не носили никакой одежды и только в сырые, прохладные дни, как колоши, накидывали на плечи одеяла из шкур, ими же укрывались по ночам. Женщины и зрелые девушки прикрывались небольшими лоскутками кожи спереди и сзади, некоторые из мужчин носили набедренные повязки из выделанной кожи оленей. На том потребность в одежде у здешних народов заканчивалась.