3. Бухарин и его группа
4. Бухарин и его группа вечно боялись обвинения во «фракционности», а значит, не могли выдвинуть свою, независимую программу и сплотить вокруг нее своих сторонников. На том же пленуме ЦК Бухарин говорил: «Вы новой оппозиции
Переломить линию, назревавшую в партии с XIII съезда (а вернее, с эпохи «военного коммунизма»), можно было только очень радикальными мерами: обращением к той (уже значительной) части партии, которая чувствовала себя связанной с деревней, к красноармейцам — в основном выходцам из деревни. Да и ко всему народу. В деревне распространялось движение за создание «крестьянских союзов» (сводки ГПУ часто сообщают об «агитации за крестсоюзы»). Можно было опереться на него. Но об этом Бухарин и никто из его последователей в принципе не были способны и помыслить.
К этому присоединяется и личный фактор: Бухарин не был «харизматическим лидером». Он был, например, очень ценим в партии за то, что умел открыто признавать свои ошибки. Но «вождь» не может признавать ошибок! Он зовет за собой единомышленников на бой, на жертвы. Что же будет, если они погибнут, а он честно признает, что ошибался? Сталин никогда не признавал никаких своих конкретных ошибок. Один раз он признал, что он груб (в чем Ленин обвинял его в своем «завещании»), но добавил: «С врагами партии». Ленин часто говорил: «Мы наделали массу глупостей» и т. д., но если он хотел взять назад свои конкретные тезисы в дискуссии с Троцким или Бухариным, то это делалось так, что Надежда Константиновна при личной встрече говорила: «Ильич считает, что разногласий больше нет». А Бухарин охотно открыто признавался в ошибках, а после объявления его «правым оппозиционером» не раз каялся и даже возносил славословия Сталину. И кто знает, может быть, и искренне? Психологию людей, способных по велению партии видеть черное белым, нам уже не понять.
Очень показательно и письмо, составленное Бухариным в ожидании ареста и гибели, которое он дал заучить жене. Прежде всего обращение: «К будущим вождям партии». Не к народу той страны, в управлении которой он так решительно участвовал, и не (как интернационалист) к человечеству или мировому пролетариату. Он чувствовал себя только членом партии! И поразительно заявление: «…вот уже седьмой год, как у меня нет и тени разногласий с партией». В такие моменты не лукавят. Ведь это значит, что его разногласия со Сталиным сводились к тому, что он опасался, как бы сталинский план не провалился. А когда он удался, разногласия отпали. Ведь и Сталин на XVI съезде обвинял бухаринскую группу лишь в «паникерстве», сравнивал с чеховским «человеком в футляре».
Если и была в 1920-е годы выработана альтернатива политике индустриализации за счет уничтожения деревни, то искать ее надо не в области марксистской мысли. Как раз в то время в России произошел мощный взрыв новых идей в области экономики деревни. Конечно, этот «взрыв» был подготовлен десятилетиями напряженной и многогранной работы, шедшей еще с начала XX века. Пример и русской и французской революций указывает на то, что революции происходят не в период упадка страны, а, наоборот, в эпоху подъема — экономического, культурного. Они связаны с каким-то накоплением духовной энергии, которая иногда находит себе выход в разрушительном направлении. В истории России это ясно видно, и в частности в интересующей нас области.