Русский народ в битве цивилизаций

Да и вообще, сопоставление современности с периодом коммунистического строя не имеет смысла, так как сам этот период был очень неоднороден. Он распадался на резко различающиеся эпохи.

1. Гражданская война и «военный коммунизм». Тогда человеческая жизнь не стоила и полушки. Человека могли расстрелять как заложника или просто убить за сапоги. Свирепствовал сыпной тиф. Сначала голодал город, потом страшный голод пришел в деревню.

2. Нэп. Для партии это был период «отступления и перегруппировки сил», для всей страны — поиска новых возможностей развития.

3. «Сталинский период». Это было время крайней бедности, недоедания, а иногда и голода. Почти все жили в «коммуналках». Я, например, могу по пальцам одной руки пересчитать своих знакомых, имевших отдельные квартиры. Но постоянно слышны были сообщения о поразительных успехах, строительстве нового, небывалого в истории государства.

4. «Хрущевско-брежневский период». Тогда стали покупать хлеб за границей и торговать нефтью. Появился комфорт: массовым явлением стали отдельные квартиры, пенсии, на которые вполне можно было прожить, частные автомашины.

Бессмысленно соединять в единый образ черты разных эпох: нельзя «к дородности Ивана Павловича прибавить развязность Балтазара Балтазарыча». Аргументы «зато мы строили великую державу» и «тогда наши квартиры были почти бесплатными» — относятся к разным эпохам.

Мне кажется, единственный способ понять нечто в нашей новейшей истории — это рассматривать весь XX век как единый кризис — начиная по крайней мере с войны 1914 года (или революции 1905 года) и кончая современностью.

Упущенная возможность: концепция Чаянова

Был ли «великий перелом» — раскрестьянивание России — неизбежен, предопределялся ли он железно предшествующей историей? Иначе говоря, существовала ли ему альтернатива тогда, в конце 1920-х годов (даже исходя из революции и Гражданской войны как уже свершившегося)? Хотя историю мы изменить не можем, но обсуждение ее и, в частности, подобных вопросов может способствовать ее уяснению.

Поскольку принятие курса на «сплошную коллективизацию» и «уничтожение кулака как класса» происходило параллельно борьбе с «группой Бухарина», то, естественно, возникает предположение, что линия этой группы как раз и представляла подобную альтернативу. Но чем больше я знакомился с произведениями Бухарина, материалами съездов тех времен и впервые сейчас рассекреченными материалами пленумов ЦК, тем более сомнительным мне казалось, что Бухарин и его единомышленники были способны предложить какую-то реальную альтернативную концепцию или план действий.

Говоря суммарно, причина видится мне в следующем. История всей партийной борьбы после смерти Ленина, да и история Гражданской войны и даже вся марксистская идеология предполагали единственную программу — уничтожение крестьянства. Недаром Сталин, когда еще он с этой программой боролся, признавал, что ее исповедуют 99 членов партии из 100 (в принятой у них терминологии: «Бей кулака!»). Бухарин же и вся его группа были слишком тесно связаны с партией, чтобы противопоставить ей какую-то независимую точку зрения. Конкретно это можно подтвердить следующими соображениями.

1. Бухарин никогда не признавал за крестьянством права на самостоятельное существование, со своими собственными целями. Во время «военного коммунизма» оно для него явно подпадало под категорию «материала», который при помощи насилия и расстрелов перерабатывается в «коммунистическое человечество». Но и во время нэпа он считал, что оно еще должно «превратиться в людей» (а пока — всего лишь «курица»). Провозглашая и «блок», и «союз» пролетариата с крестьянством, он всегда понимал его так, что «руководящая роль должна принадлежать рабочему классу», а «в самом рабочем классе руководящая роль, в свою очередь, должна принадлежать коммунистической партии». Крестьянство то «переделывается» рабочим классом, то «втаскивается» в социализм «при помощи наших командных высот» и т. д. и т. д.

2. Как следствие, ни Бухарин, ни его группа в принципе никогда не могли отказаться от насилия по отношению к крестьянству. Если не расстрелами, то политикой цен. Бухарин предлагал еще в 1927 году производить «изъятие средств от населения <…> на дело индустриализации», соблюдая «необходимую меру и необходимую степень революционной законности в деревне». В принципе он не возражал против «чрезвычайных мер», которые, по его словам, «получили свое историческое оправдание», и, хотя он выступал против их постоянного применения, подчеркивал все же, что в случае необходимости «не откажемся от экстраординарных мер».