Русский народ в битве цивилизаций

Наоборот, скорее поразительно, что такой грандиозный духовный переворот не вызвал глубокого раскола в народе. Безусловно, проповедники новой веры, особенно приезжие греки, — как индивидуальные люди — редко могли быть на высоте той исключительно тонкой ситуации, с которой они столкнулись. Часто они с озлоблением третировали старую веру как «суеверие», старых богов — как «бесов». Но если посмотреть на дело Церкви на протяжении нескольких веков, то предстает иная картина. Многие верования, ритуалы, обычаи, связанные с язычеством, Церковь осуждала — но она их прощала. Другие же она восприняла как средства для выражения своих истин, как некий язык. Храмы часто воздвигались на месте языческих капищ, тем самым перенимая и какие-то их функции. Православные святые сливались с языческими божествами, занимая ту же «психологическую нишу» (Перун — Илья и Георгий, Велес — Влас и Николай и т. д.). В народе было, например, распроспранено покаяние Земле (за то, что ее грудь рвали бороной) и исповедь Земле. Церковь осуждала исповедь Земле (в тех делах, исповедоваться в которых надлежало духовнику; это было связано и с тем, что в некоторых ересях — жидовствующих, стригольников — исповедь Земле заменяла церковную). Но с другой стороны, Церковь принимала отношение к Земле как священному существу женского пола — мужчина, лежавший брюхом на земле (т. е. в непристойной позе), подлежал епитимье: «Грех ести легше на чреви на земли, опитемии 12 дней сухости, а поклонов 30 вечер» (30). «Зеленые святки» — русалии, в центре которых стояли ритуалы, связанные с деревьями (вроде «похорон» или «завивания» березок), — осуждались. Но деревья вошли в церковный ритуал: «В вербную субботу перед обедней, при большом стечении народа, выносили из Успенского собора большое цветное дерево, украшенное разными искусственными плодами, и, установив его в огромные сани, возили в крестном ходе». В этой церемонии участвовал и патриарх — до отмены патриаршества Петром (25). Многие древние ритуалы органически вошли в церковную жизнь: окропление скотины святой водой на Николицину, молебны на поле. Большая часть ритуалов явно распадалась на две части — одна совершалась в церкви, другая имела более древний характер: венчание — свадьба, крещение — крестины, отпевание — поминки и т. д.

Сравнительно недавно взаимоотношения официального православия и культуры народных праздников стало предметом тонкого анализа в работах А. М. Панченко (31) и Н. В. Понырко (32). Эти взаимоотношения были, видимо, очень непростыми, они не укладываются в какую-то одну примитивную формулу. Так, с одной стороны, мы встречаем осуждения, запреты многих народных праздников, а потом (с середины XVII в.) и репрессии. О них писали: «бесовские игры», они «приводят в душепагубный грех», там «бесовское действо играют», «души свои губят». Но, с другой стороны, мы сталкиваемся с некоторыми поразительными фактами. Например, в молодости Иван Неронов, будущий идеолог старообрядчества и ревнитель сурового благочестия, набросился с обличениями на толпу святочных ряженых: «когда неразумии люди обыкоша собираются на бесовские игрища паче прочих людей налагающе на лица своя личины разные страшныя по подобию демонских зраков». Ряженые избили Неронова, это было «первое его страдание». Но поразительно то, что в момент столкновения ряженые выходили из дома архиерея! «Не мню дабы сей дом архиереев был, ибо архиереи поставлены суть от бога пасти стадо Христово», — полагал Неронов, но традиция, видимо, подсказывала иной взгляд. Похожий случай был и с Аввакумом. Когда он набросился на скоморохов, пришедших в его село, «изгнал их, и хари и бубны изломал», то за скоморохов заступился боярин Шереметьев, родственник царя, «плывучи Волгою в Казань на воеводство, взяв на судно и браня много…».

Наиболее яркими и, с точки зрения Церкви, одиозными представителями культуры народных празднеств были скоморохи: ряжения, маски, сквернословие, малопристойные танцы слишком резко противоречили ее эстетическим канонам. Но тем не менее мы видим, что еще в XVII в. крупный государственный деятель считает необходимым взять их под свою защиту. О такой же терпимости свидетельствует и социальное положение скоморохов. Они иногда подрабатывали другим ремеслом, обладали «честью» (плата за бесчестье скомороху была такой же, как и сотскому). Известны случаи, когда они жили в монастырях и церковных кельях, они допускались к причастию.

Но картина еще поразительнее. В уставных грамотах от конца XV в. и середины XVI в. некоторым местностям дается привилегия: «А скоморохом у них в волости сильно (т. е. насильно!) не играти», «А скоморохом у них в том селе и в деревнях сильно не играти» (33). Есть основания предполагать, что вплоть до XV в. протесты обывателей против «игры» должны были пресекаться начальством. За изгнание скоморохов полагался штраф (Панченко (31). То есть, как правило, скоморохи осуществляли какие-то функции, которые считались столь существенными, что препятствовать им было нельзя.