Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Не обнаружив никакой связи между восставшими стрельцами и московскими церковными кругами, следователи, однако, добыли новую, чрезвычайно важную деталь: Зорин в самом конце допроса признался, что у стрельцов была договоренность направиться «всеми четырьмя полки к Москве и, пришод, стать под Девичим монастырем и бить челом царевне Софии Алексеевне, чтоб она по их челобитью вступила в правительство». Правда, Зорин отрицательно ответил на вопрос, была ли у них на этот счет какая-то переписка с кем бы то ни было из Москвы: «советных писем» им никто не писал, утверждал он[407]. Оговоренный им стрелец Васька Игнатьев, допрошенный в тот же день и поставленный с Зориным на очную ставку, подтвердил это важное показание и даже пояснил, что относительно плана прийти в Москву под Девичий монастырь с тем, чтобы возвести на престол царевну Софью, – «про то всех четырех полков стрелцы ведали». Васька Игнатьев даже пошел дальше, рассказав, что у стрельцов был и запасной план на случай, если бы Софья отказалась принять правление в свои руки. В этом случае стрельцы планировали распространить списки с их коллективной челобитной среди народа, поднять бунт, уничтожить Немецкую слободу, убить всех немцев, а вместе с ними и некоторых бояр (Т. Н. Стрешнева, И. Б. Троекурова и М. Г. Ромодановского), а затем возвести на престол Алексея Петровича («обрать государя царевича»). На вопрос, как они могли так поступить при живом царе, Васька Игнатьев пояснил, что в те дни стрельцы «меж собою говорили, что бутто ево, великого государя, не стало»[408]. Вся эта дополнительная информация, добытая при допросе Васьки Игнатьева, была тут же подтверждена и Васькой Зориным, а после и двумя другими стрельцами – Аничкой Сидоровым и Якушкой Алексеевым[409].

Эти показания, как известно, во многом предопределили дальнейшую тактику следствия, которое с 19 сентября происходило в десяти комиссиях, возглавляемых видными сановниками (князьями Ф. Ю. Ромодановским, И. Б. Троекуровым, Б. А. Голицыным и др.). Они основывались на вопросных пунктах, которые были составлены царем на основе полученных 17 сентября данных. Главной целью следствия было теперь выявить связь стрельцов с царевной Софьей[410].

Но версия о связи стрельцов и Софьи, по всей видимости, не была основной изначально[411]. У нас даже нет никаких данных, которые бы подтверждали, что Петр рассматривал эту версию до 17 сентября. Строгий разговор с патриархом 31 августа, сразу после которого были арестованы и доставлены в Преображенский приказ три полковых священника, которых 17 сентября допрашивали первыми, причем допрашивали очень долго и обстоятельно (им дали по двадцать пять ударов, в то время как В. А. Зорин, который впоследствии дал ключевые показания, получил лишь пять ударов), – все это свидетельствует о том, что первоначально основной была версия о связях стрельцов с церковными традиционалистами, а возможно, и с самим патриархом, за которыми скрывались связи стрельцов с какими-то боярами. По первоначальным представлениям царя, стрелецкий бунт ассоциировался с консервативной оппозицией церковников и какими-то боярскими кругами, которые еще предстояло раскрыть.

Несмотря на то что версия о связи стрельцов с патриархом в итоге не подтвердилась, она, кажется, осталась в голове Петра до конца его жизни: не исключено, что именно эти события подразумеваются в «Духовном регламенте» 1720 г., где в качестве одной из причин учреждения Синода[412] выдвигался следующий аргумент:

Велико и си, что от Соборнаго правления не опасатися Отечеству мятежей и смущения, яковыя происходят от единаго собственнаго правителя духовного. Ибо простой народ не ведает, како разнствует власть духовная от самодержавной; но, великою высочайшаго пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то вторый государь, самодержцу равносильный, или и болши его, и что духовный чин есть другое, и лучшее, государство; и се сам собою народ тако умствовати обыкл. Что же егда еще и плевельныя властолюбивых духовных разговоры приложатся и сухому хврастию огнь подложат? Тако простыя сердца мнением сим развращаются, что не так на самодержца своего, яко на верховнаго пастыря в коем-либо деле смотрят. И когда услышится некая между оными распря, вси духовному паче, нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно согласуют, и за него поборствовати и бунтоватися дерзают, и льстят себе окаянныя, что они по самом Бозе поборствуют и руки своя не оскверняют, но освящают, аще бы и на кровопролитие устремилися. Такому же в народе мнению велми ради и не простые, но коварные человецы: тии бо, на государя своего враждующе, егда увидят ссору государя с пастырем, похищают то за добрый случай злобе своей, и под видом церковной ревности не сумнятся подносить руки на Христа Господня, и к тому ж беззаконию, яко к делу Божию, подвизают простой народ. Что ж, когда еще и сам пастырь, таковым о себе надмен мнением, спать не похощет? Изрещи трудно, коликое отсюду бедствие бывает.