Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Вряд ли случайным являлось и то, что сентябрьский стрелецкий розыск в Преображенском начался именно с допроса этих трех полковых священников (в том числе и того, который был прислан накануне восстания «по благословению» патриарха, о котором упомянул Гвариент). М. М. Богословский дал этому факту такое объяснение: «Розыск начался с виновных, принадлежавших к тому сословию, которому везде отводилось официально первое место: с духовенства. Были допрошены три упомянутых выше полковых попа или, как они теперь, по „обнажении священства“, стали называться, „распопы“»[404]. Однако сословный статус подозреваемых вряд ли мог в данном случае повлиять на порядок следственных действий. Во-первых, как правильно заметил М. М. Богословский, «попы» предварительно прошли процедуры «обнажения священства», а значит, перестали быть священниками. Во-вторых, очередность следственных мероприятий в таких важных политических процессах (да и в любых других) определялась совершенно иными (несословными) принципами. Сперва допрашивали вовсе не тех подозреваемых, которые имели более высокий социальный статус, а изветчиков или главных подозреваемых, которые могли предоставить наиболее важную информацию, на которой можно было бы построить дальнейшее следствие. Во время сентябрьского стрелецкого розыска в Преображенском первыми допросили полковых священников вовсе не в силу их социального статуса, а в силу того, что Петр, который стоял во главе следствия, считал их главными подозреваемыми и надеялся добыть от них важные сведения, которые могли бы быть положены в дальнейшем в основу вопросных пунктов для работы частных следственных комиссий.

Но показания «распоп» оказались малоинформативными, несмотря на то что их жестоко пытали на дыбе (дали по двадцать пять ударов кнутом[405]). После них приступили к допросу следующего по значению обвиняемого – одного из авторов и подателя коллективной стрелецкой челобитной В. А. Зорина. Следователей интересовали в первую очередь обстоятельства создания этого манифеста, из которого следует, что восстание направлено против «еретика» Лефорта и всех «немцев», против «искоренения благочестия», в особенности табакокурения и брадобрития. Из допроса видно: следователи сомневались в том, что стрелец мог сам сочинить такой текст. Они пытались выяснить, кто был истинным идеологом восстания (по всей видимости полагая, что это мог быть человек церковный). Следователи обращали внимание на книжное вступление («богословие»), где стрельцы называют сами себя «семенем избранным», «народом христианским», поставленным Самим Богом над всеми «языками». Однако Зорин настаивал на том, что «то де он велел писать для умиления, собою». Дальше его спрашивали (применяя пытку: Зорин получил пять ударов кнутом), кто его научил тому, что беды стрельцов произошли «умышлением еретика и иноземца Францка Лефорта», который, возжелав «благочестию великое препятствие учинить», «не хотя наследия христианского видеть»; и кто ему подсказал написать «о приезде к Москве немец для искоренения христианские веры брадобритием и табаком». Но и здесь Зорин настаивал на том, что «тех де всех статей на него, генерала Франца, писать нихто не научал и наговаривал». Про брадобритие и табак он тоже «затеял собою ж, для возмущения»[406].