Теперь это сердце билось в чей-то чужой груди. После аварии с разрешения его матери сердце взяли для пересадки. Оно было здоровым и сильным, как он сам. Свекровь сделала это не ради денег – возможность спасти чью-то жизнь острее чувствуют люди, потерявшие самых близких. Она узнала об этом гораздо позже. Не когда пришла в сознание и не когда она вышла из больницы, гораздо позже. В последний момент. Свекровь умирала в больнице от саркомы, врачи вели счет на дни. Она дежурила у постели, когда мать ее мужа пришла в сознание. Взяв невесткину руку желтой, почти прозрачной кистью, свекровь долго смотрела ей в глаза. Так долго, что встречные взгляды переплелись и свили мост. По этому мосту перешли последние слова: «Не виню… Его сердце живет… найди… прости…» Она подумала, что старуха бредит. Но потом догадалась. Нашла бригаду «скорой помощи», приехавшую на место аварии в тот проклятый вечер. Молодой, но уже проспиртованный врач с щегольской бородкой узнал ее почти сразу. Вышел за ней на улицу. Он удивился ее быстрому выздоровлению, но не удивился ее появлению и смешал дым папиросы с туманом загадочных предположений. Хотя все сводилось к тому, что ничего исключать нельзя, она обменяла стодолларовую купюру на ответ поточнее. Врач «припомнил», что начальник бригады подтверждал кому-то по сотовому насчет здоровых органов «жмура». «Простите, пострадавшего». Но система так устроена, что возможностей узнать, кому они, то есть органы, достались, нет. Кроме одной.
Она спросила не сразу. Врач притушил разговор окурком о каблук. Вытащил купюру, посмотрел на свет и снова положил в белый карман. Только когда он повернулся к ней спиной, она задала вопрос прямо между лопаток. Врач обернулся.
– Одна возможность есть. Но не у вас. Знает реципиент. Может узнать, если захочет. Тот, кому пересадили этот орган, – уточнил на всякий случай, хотя она понимающе кивнула.
Вернувшись домой, она написала письмо новому в ее жизни человеку со странным названием – реципиент. Человеку, в груди которого билось сердце ее мужа. Письмо было недлинным. Она просила только одного – позвонить ей по телефону. Позвонить и прислонить трубку к груди. Чтобы хотя бы так послушать, как бьется родное сердце, которое она когда-то целовала до слез. Письмо передала тоже через мужа. Положила на могильную плиту на следующее утро и придавила букетом роз. Потом ей показалось это недостаточным, и она положила на конверт небольшой камень, валявшийся рядом. Букеты вяли, их выбрасывали смотрители, иногда она сама, а письмо лежало под камнем, как покойник. Потом, когда пошли осенние дожди, она переписала его и завернула конверт в пластик. На конверте было написано крупными красными буквами – «ТОМУ, КОГО СПАСЛА МОЯ СМЕРТЬ». Тогда она не спросила у врача, подходит ли женщине мужское сердце, поэтому все письмо было написано словами, не имеющими рода. Письмо оставалось на месте, лишь ветер иногда вынимал его из-под камня, словно хотел прочитать, но, не добившись своего, бросал невскрытым у могилы. Тогда она поднимала его с земли, разглаживала, находила камень потяжелее и водворяла на место. Вдруг она вздрогнула. Чужие цветы были так неожиданны, так отвлекли ее, что она сразу и не заметила, что письма нет. Женщина внимательно оглядела землю у могилы, потом все пространство до решетки, а когда ничего не нашла, то и за решеткой, между чужих могил. Письма не было. Теперь она поняла – его не унесло ветром с кладбища, к живым. Его взял кто-то живой. Взял и оставил заложниками два тюльпана. Неужели он, тот самый реципиент? Или она? Или она, но не та самая, а кто-то из его бывших подружек? Женщина присела на маленькую скамеечку и упредила подходящую тучу своими слезами – дождем, от которого не спастись ни под каким зонтом.