Руны Вещего Олега

После долгого обеда с разговорами, расспросами да осмотром привезённых из дальних стран диковинных вещей пошли втроём, сопровождаемые верными псами, глядеть состояние невеликого хозяйства, состоящего из небольшого рубленого дома, приземистой мовницы на берегу озера, хлева для животных и небольшого амбара. Под навесом у глухой стены амбара было что-то вроде небольшой мастерской. На деревянных колышках на стене висели плотницкие инструменты.

– Эх, братья, как руки по труду-то человеческому соскучились! – молвил ещё бледный ликом Берест и, взяв двуручный скобель, раз и другой провёл по лежащему тут же приготовленному для обработки бревну. После прохода изогнутого кованого лезвия остались ровные полоски белой древесины, лишённые коры. – Вот, Хорь, теперь с тобой корыт наделаем, огородом займёмся, хозяйством нашим. Веселее это, чем мечом орудовать!

– Не всегда получается, как хочешь, – мрачно молвил Лемеш. Запустив руку под крышу амбара, он извлёк увесистый кожаный кошель. – Вот, деньги, что за коней хазарских выручил.

– Погоди, – остановил его руку костоправ, – мы с Хорем в доме, да с хозяйством, да с долей от византийского похода, а тебе новое гнездо на новом месте вить, нет, не по совести то будет, не обижай нас, деньги эти твои, и конь, один из трёх оставшихся, твой. – Огнищанин хотел возразить, но оба воина дружно замотали головой, а Берест молвил кратко: – Всё, решено!

И Лемеш, зная натуру костоправа, понял, что спорить бесполезно. Когда он уже садился на коня, его окликнул Хорь, который по знаку Береста зачем-то сбегал в дом.

– Вот, держи, брат Лемеш, это тебе на рубаху! – И он протянул отрез доброго тонкого византийского полотна невиданного небесно-голубого цвета.

Огнищанин поглядел на него, благодарно прижал к груди. Ничего больше не говоря, он тронул коня и быстрой рысью поскакал прочь.

Лета 6417–6419 (909–911), Киев

После прибытия дружины Ольга в Киев прошло не более двух лет. Под осень возвратились из своих торговых походов последние купцы. По обыкновению, перед полюдьем князь встретился со своими изведывателями, чтобы подытожить, что нового порассказали купцы и их охоронцы, чем дышат и что замышляют супротив Руси в Хазарии, Царьграде, у печенегов да угров.

– Княже, греки уговор нарушают – то пошлину с купцов возьмут, то термы не предоставят, то захваченных русов в рабство продадут, – озабоченно докладывал Мишата.

– И в прошлое лето ты о таких случаях мне докладывал, да греки тогда ответили, что сие было по недосмотру их чиновников и более не повторится, – помрачнел князь. – Выходит, не могут христиане слово держать, хоть ты их режь, хоть жги.

– Так ведь они богом своим клялись блюсти тот договор, кто ж ведал, что нарушать станут? – возмутился Ерофеич, который после похода на Царьград стал полноправным изведывателем и, как прочие, имел право высказывать мнение на совете.

– Да им покажи дирхем, шеляг или даже медный фоллис, и продадут сии торговцы не только бога, но и душу свою, лишь бы цена была подходящая! – воскликнул с горькой усмешкой Скоморох.

– Греки больше всего признают договора писаные, а к тем, что на словах, относятся так себе, вроде как бы и надо выполнять, да всегда можно отговорку или закавыку какую найти, – молвил в раздумье Молчун. – Вон мы, когда купцами-то на коче в Хорсунь хаживали, так сборщики пошлину, а хозяева оплату за жильё и склад для товара нашего – всё на дощечке восковой или коже записывали.

– С тем я, братья, согласен, что договор с христианами непременно писаным должен быть. Да только сего мало. Нужно ещё что-то придумать, чтобы заставить визанцев сей договор блюсти, – заключил князь.

– Выходит, снова на греков идти и Царьград коварный мечом вразумлять, – пожал плечами Ерофей.

– Поход дело дорогое и хлопотное, сие на крайний, как говорится, случай. Надо смекнуть, как бы без похода заставить визанцев Русь и договоры, с ней заключённые, уважать.

– Мудрено, княже, сразу и не придумаешь, как сие сделать, – ответствовал Мишата.

– А скажи-ка, Гроза, где в Таврике лепше всего лодьи строить? – оборотившись к сидевшему ошую от него изведывателю, вдруг вопросил князь.

– Не на заходе, это точно, там ни леса, ни защищённых от злых ветров заливов морских, – оживился Гроза. – На полудне заливы добрые есть, тот же Хорсунь, Сурож, но там сидят греки. Пожалуй, лепше всего, княже, на восходе, а именно где-то у Корчева, там заливы укромные есть, да и Тмуторокань напротив через Киммерийскую протоку. Опять же в греческих полисах многое для строительства лодий купить можно. И Фанагория с её запасами смолы для просмолки бортов и снастей тоже рядом. Так что там, лепше и быть не может, – решительно заключил таврорус. – Только Киммерийский пролив нынче весь под хазарами, – тяжко вздохнул он.

– Добре, брат Гроза, добре, – думая свою думу, кивнул Ольг, – а хазарских воев там много ли?