Руны на шевронах

Зато мы могли каждый день обливаться у колонки. Серьёзно каждый день! Даже когда ездили на учения, возвращались в часть. Ну, не ночевать же умным танкистам, как какой-то пехоте, в палатках! А что лишний пробег танка — да что там того пробега! И всё равно за всё платит боярин.

Я и не возражал, обливался спокойно. Пусть пока жгут ресурсы, эти танки придётся продать. Тихоходны, неповоротливы, на уклонах неустойчивы. Башни квадратные, и броня всего 45 мм в лобовой проекции.

С экипажами тоже по большей части придётся прощаться. Ни одного занятия по эвакуации из танка. Автомат и гранаты вытащили только на ТО и, не глядя, отдали на замену.

Ни одной карусели. Ни разу не били сходу или просто на не пристреленном рубеже. Ни одного десанта. И ресурсы двигателей жгут без смысла. Не, таких танкистов в пехоту всех гнать, искупать грехи.

А пехота? Даже нас, кадетов, копать заставляли в разгрузках и касках. Пехотинцы вообще не видели этих штук. Да что там — сапёрную лопатку покажи, не все с первого раза опознают.

Танкистов хоть два раза в год заставляют шевелиться, а эти? Сколько из них подтянуться десять раз и просто пробегут двенадцать километров? Сколько они выбьют из мишеней со своими винтовками?

Прав всё-таки Коля! Неужели все невоюющие части такие?

Не, рассказывают о боярской разведке, о рысях, но они будто сами по себе. Папа о них говорил только, что есть они, а какие из себя, похоже, и сам не очень разбирался. Мутные ребята. Ладно, придутся им по душе мои реформы — сами придут. А на нет и суда нет.

В целом после практики шёл я на вокзал хмурый и задумчивый. Пешком шёл потому, что с Мишей. Сдружился я с кузеном. Вот он пояснил, что обычному кадету десять километров не крюк, если речь идёт даже о сорока копейках. Ведь это аж четыре раза можно сходить в парк на танцы! А на мороженое девочкам?

Вот брёл я задумчивый по улицам городка, и Миша спросил очень заинтригованным тоном:

— Мне-то можешь сказать, зачем тебе это всё?

— Что всё? — не понял я вопроса.

— Ну, всё! — нетерпеливо пояснил он. — Практика эта, танки, жара и пыль. Доказываешь что-то? Но кому? Ты ведь даже мне запретил о себе рассказывать!

— Зачем доказывать, — тряхнул я головой, отгоняя мысли. — Просто это моя дружина. Я ведь боярин.

— Просто для тебя это твоя дружина? — недоверчиво переспросил Миша.

— Ну да, — сказал я удивлённо. — А что такого?

— Ничего, — проговорил он весело.

Вдруг обхватил меня за плечи правой рукой и повторил, смеясь:

— Ничего! Ха-ха-ха!

Глава 9

Добирались мы до Москвы в пригородных поездах. Я бы сказал, на электричках, да не развита ещё электрофикация транспорта. Сидели перегонами на жестких деревянных скамейках, играли в дорожные шахматы — у Миши нашлись.

Вернее, я его в шахматы исподволь учил. Зато на перронах он мне показывал, как торговаться и сколько на самом деле стоят семечки, варёные яйца, картошка в мундире и варенец. А пирожки с мясом он брать не советовал. Просто не рекомендовал без объяснений.

Вообще вёл себя как старший брат, каковым, по сути, и являлся. Первый замечал военные патрули и говорил готовить документы, караулил, когда я спал. Сам он во сне, вроде, не нуждался.

Зато втрое сэкономили и доехали от Семёновска до Столицы за какие-то двенадцать часов с четырьмя пересадками — рано утром отправились и к середине восьмого были в Москве. Если бы я сразу не предпочёл прямой поезд, только вышел бы пораньше, таким путём приехал бы в городок дружины около шести утра, а не в два.

Вот довёз он меня до вокзала, проверил внешний вид, спросил о самочувствии и отбыл домой. Обитал Миша с семьёй в пригороде, так ради меня проехал три лишние остановки. А я пошёл на метро.

Часик пути, и снова удивленные и радостные лица Авдея с Мухаммедом и Кати с Миланьей. С дороги душ и сразу ужинать. За едой Катя доложила о делах. Так с её слов, Мирзоева нужно увольнять — он просто не может понять, что такое продать доходный дом. Возит два раза в месяц документы ей на подпись — плачет, просит ещё подумать, и у самого просто рука не поднимается.

Я ей попенял, что такими кадрами разбрасываться нельзя. Человек же за дело переживает!

— За своё будущее он переживает, — мрачно поправила меня Катерина.

— Гм, — задумался я. — Ладно, сам с ним поговорю.

После ужина приличная беседа о моей практике. Катю больше заинтересовали приключения на губе. Она азартно переспрашивала и очень смеялась. Вот в приподнятом настроении отнёс её в койку и отомстил там. За всё. Особенно, за Свету.

* * *

Утром Авдей с Мухаммедом отвезли меня в Корпус. Я сдал заключение о практике за подписью командира и показал отметку в солдатской книжке. Потом два дня поджидали других ребят нашего курса и готовились к параду — в день по четыре часа.