Рукотворный рай

–Могу рассказать, как нас прошлой осенью смотрящий гонял по полям, – предложил сытый мальчик, своим компаньонам. Угли в костре догорали.

–Пойду ещё наберу, а то догорит, – сказал старик, молча поднялся и ушел за хворостом в тощие посадки.

–Рассказывай, все равно здесь ночь коротать, а спать в стогу, нас сколько вон много, тысяча и более. Всем стогов не хватит, придется тесниться, а тесниться – блох больше, ох кусать будут!

–Блохи нам меньшая беда… – подхватил кто-то.

–Так слушайте, – воскликнул радостно сиротка! Слушайте!

Глава 13.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и не только хорошее – исключительно все.

Утро для мальчика началось в одиноко стоящем стогу сена на поле. Погода стояла ясная, морозная. Сбор урожая закончился, упавшие колоски рассыпались по полю, никто и не думал их собирать – прорастут. Никто, кроме мальчиков, сбившихся в кучу, так было теплее спать. Ночи стояли холодные и влажные, пронизывающие холодом своим через лохмотья до костей. По утрам густой туман, перед зарей, вскоре рассеивался, после подъема солнца и падал росой, на голые ноги беспризорников.

Когда становилось достаточно светло, мальчики выползали из своих нор, из землянок, присыпанных обломленными ветками, из стогов, собирать колоски и упавшее зерно.

Тихо перебирая маленькими ножками километры по полю, стараясь не затоптать ни одного колоска, стараясь не погрузить ни одного маленькое зернышко неудачным нажатием маленьких пальчиков в грязь, набирали небольшие мешочки. Но ночам толкли камнями, и лепили мучные лепешки, которые к утру высыхали, которые служили хлебом для голодных и босых детей.

Так прошла неделя, другая, хлеба становилось все меньше, начались дожди, которые стали смывать колосья с полей, чернозем превращался в трясину.

Однажды утром, под дождь, мальчики собирали особенно большие колоски, которые плавали в лужах у полей, там где тянулась колея от телег.

–Прячься! – крикнул кто-то сзади, – прячься! – беспризорники кинулись в рассыпную, кто-то удрал в посадки, кто-то кинулся полем, через непролазную грязь.

Егорка не успел. Сначала он бежал, но остановился, как вкопанный, когда заметил, что на него несется галопом всадник на лошади. Время для мальчика куда-то ушло, ни остановилось, ни замедлилось. Сильный удар копытом в ногу отбросил мальчика в сторону. Сиротка прополз несколько метров, ища глазами спасения, собирая брюхом грязь, цепляясь маленькими пальчиками за упавшую траву, выдирал её с корнями, но полз.

Всадник развернулся и спрыгнув с лошади достал длинный и жесткий кнут, на конце которого была привязана металлическая гайка.

–Сейчас покажу тебе, как зерно воровать, щенок! – крикнул он, и сверкнул кнутом, гайка угодила ошеломленному мальчику прямо в висок. Лошадь визгнула, бесконечное пространство озарили искры, и мальчик упал в никуда, которое длилось очень долго.

Глава 14.

Жизнь, круг за кругом, играть заново, но не для нас. Она играет словно пластинка, только ноты меняются со временем, некоторые из них тускнеют, некоторые просыпаются детским криком, иные рыдают, иные смеются.

Хорошо там, где нас нет, ибо мы не знаем лучше другой жизни, чем свою. Каждый совершает поступки в согласии со своими понятиями о ней. И раз за разом поступки, когда-то жившего, даже незнакомого человека, могут повторяться другими людьми, каким бы ужасными они не были. Это говорит о том, что человек не меняется в сущности своей, не меняется его отношение к реальности, к страданиям других, в отношении к самому себе, что всегда найдется нравственный двойник человека в том, или ином выборе. И чем человек больше проживет жизней, а то есть, чем больше он прокрутит чужих судеб в голове своей, пропустит через свой мировоззренческий фильтр, тем более сострадательным он становится. Он научится ставить себя на место другого, каким бы то место не было, ему не стыдно почувствовать себя в шкуре даже самого бедного и жалкого человека на земле.

Мальчик очнулся в сырой землянке. Пахло листьями и землей.

–Пить, – произнес он, – в горле пересохло.

–Очнулся! Живой, – улыбнулся ему грязный мальчишка через ветки, – думали уж помер! Ты не шевелись, он тебе все отбил, все отколошматил! Живого места на тебе нет. Нам бы позвать кого, а некого! Придется своими лепешками с тобой делиться, на попей, – мальчику протянули жестянку, наполненную дождевой прохладной водой.

Все тело болело, в груди защемило, губы были разбиты, от удара кнутом по лицу расползалась гематома, которая наполовину затянула глаз мальчику. Он старался вспомнить, что произошло, но не мог, все вылетело из его головы, помнил только скачущую на него лошадь, и удар о землю. Остальное – темнота, иногда сны, бестолковые сны, бредовые сны.