Рудничный бог

Настя, укрытая медвежьей полстью, откинулась на спинку, пригрелась, сунув руки в муфту и, склонив голову набок, под монотонную песню ямщика следила за дорогой остановившимся взором. Летела навстречу чужая, незнакомая земля. Серое небо, запорошенные снегом холмы, серо-бурый лес с сизо-зелеными пятнышками елей, встающие впереди, словно граница между миром живых и миром мертвых, горы. Чужая земля. Чужой мир. Враждебный край. Где-то там, за этими горами, до которых было уже рукой подать, скрылся ее Алексей.

Настя ехала за мужем. Бросив родителей, друзей, могилку новорожденного сына, оставив всю прежнюю жизнь, она летела в неизвестность…

Родителей возмутило и напугало решение дочери. Свекровь только скорбно поджала губы, но против подписанной самим императором бумаги спорить не стала. Елисей, младший брат Алексея, презрительно пожал плечами. Свекор тоже долго молчал, а потом бросил: «Надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении!»

А мать закатила настоящую истерику, да такую, что хотели звать доктора, чтобы он пустил кровь и прописал успокоительные капли. Отрыдав и отплакав, мать процедила: «Ты сошла с ума! Не думала я, что моя дочь способна на такую глупость! Не позорься!» – чем только укрепила Настю в решении как можно скорее отправиться в дорогу. Молодая женщина продала большую часть своих драгоценностей, выправила подорожную грамоту, навела необходимые справки в императорской канцелярии. Везде ей все удавалось быстро и легко – чувствовалась незримая, но властная поддержка великого князя Петра. Тот, кстати, слово свое держал, писем не писал и на глаза не показывался. Лишь раз, когда ей случилось приехать в канцелярию, Настя видела, как от ворот отъехала карета с его гербом, но его самого она не увидела даже мельком. «Обязательно расскажу Алеше о том, какой он замечательный человек!» – думала Настя.

Ее собственный отец первое время не обращал внимания на чудачества дочери, и лишь когда увидел уложенные для дальней дороги вещи, понял, что все всерьез. Рассвирипев, князь ворвался в комнату Насти, когда та с Малашей упаковывала последние узлы.

«Это как прикажете понимать?» – с порога крикнул он тогда.

«Так и понимайте! Я еду к Алексею, – Настя указала на каминную полку, где лежали бумаги, – документы готовы, назавтра будет готова почтовая карета.»

«Я… Я запрещаю тебе ехать! – закричал отец. – Слышишь? Запрещаю!»

«Мне разрешил сам император!» – парировала отцу дочь.

«Это неправда! Он не мог…»

Князь схватил бумаги, быстро перебрал, отыскав письмо из канцелярии. Первым движением захотел порвать, но тут уж не стерпела сама Настя. Она кинулась к отцу, отнимая бумагу:

«Вы с ума сошли?»

«Нет, это ты сошла с ума! Твой муж… надо признать, бывший муж… он государственный преступник! Если ты поедешь к нему, ты тоже станешь преступницей! А моя дочь не может стать ею!»

«Я поступаю так, как велит мне долг!»

Отец внезапно успокоился, даже отступил на шаг.

«Хорошо, – помолчав, сказал он, – я даю тебе мое отцовское разрешение съездить к нему… Но с условием, что ты вернешься через год! Иначе… иначе я вычеркну тебя из завещания!»

У Насти были две сестры, старшая и младшая – одна замужем за бывшим приятелем Алексея Варского. Но даже эта мысль не могла сбить Настю с цели.

«Да, папенька!» – сказала она тогда.

«Ты вернешься?» – уточнил отец.

«Да, папенька!» – промолвила послушная дочь, уже зная, что не сдержит своего слова. Даже если бы ей велели поклясться на Библии, она бы и тогда не отступила от задуманного. Последние дни в отчем доме, куда она перебралась вскоре после похорон сына, были для нее таким тягостным кошмаром, что молодая женщина была рада-радешенька пуститься в путь. Здесь, в столице, у нее не осталось ничего, за что стоило бы держаться. И даже воспоминание о великом князе Петре Ольденбургском меркло по сравнению с горячим желанием увидеть мужа. Почти десять месяцев они были в разлуке.

В дороге пришлось дать только один небольшой крюк – напоследок заехать в Раменск, где у Настиных родителей было имение. Не пройтись последний раз по дорожкам любимого парка, не посидеть в беседке, где когда-то она целовалась с Алексеем, не постоять на берегу Оки было выше ее сил.

Прощание с родными местами вышло скомканным. Весь август знаменитые Раменские боры горели, так что по обеим сторонам дороги Настю встречали свежие следы пожарищ. Наткнулась она и на несколько деревенек – вернее, на то, что от них оставил огонь. Из десятка крестьянских избенок уцелела хорошо, если одна. Не выдержав, Настя в одной из них отдала погорельцам почти половину имевшихся у нее денег. Бабы с малыми детишками, оставшимися без крова, слезно благодарили, а Настя просила молиться за ее мужа.