Ровно в полночь

Следующий поворот был гораздо круче, я осторожно заглянул за угол, шагнул и оказался в окопе третьей линии.

Он шел перпендикулярно ходу сообщения, по которой я прибыл. Стены бетонные, но ширина окопа больше, и со стороны противника двадцатидюймовая ступенька для стрелков. С той же стороны наверху — неровная линия бугров, заросших мелкими кустами, видимо, бывший земляной бруствер.

Я сделал шаг, и под ногой что-то хрустнуло. Звук отразился от стен, как перезвон колокольчиков, в лужах на полу кто-то завозился, плещась и хлюпая.

Я застыл на месте, и все смолкло. Подняв ногу, я увидел, что раздавил скелет лягушки. Переведя дух, я поднялся на подножку у стены.

В лицо повеяло свежестью, кусты шелестели на ветру, но я никого не видел. Вся передовая заросла этими чертовыми кустами, поверх которых я никак не мог заглянуть.

А может Элайн тут в кустах, а не в траншеях? Тут сейчас тоже можно спрятать целую армию. И он не один. Их минимум двое: по обе стороны маршрута, для перекрестного огня. Он — профессионал. И берется за работу только если уверен, что останется жив и получишь свое. ему нужна не дуэль, а небольшая безопасная бойня.

Я зашагал по ступеньке, где не было луж, только влажный песок, насыпавшийся сверху из прогнивших мешков бруствера. Стоило пригнуть голову, и ветер стих так неожиданно, как будто я захлопнул над собой крышку люка. В траншее было тепло, душно и как-то липко.

Окопы отрывали по другому плану. Зигзаги сменились поворотами под прямым углом. Войну рассчитывали выиграть в окопах переднего края. Во вторую линию отводили на отдых.

Я миновал несколько поворотов и вдруг увидел танковую трассу, проходившую над бетонированным водостоком; тяжелая и прочная конструкция, способная выдержать вес танка, несмотря на оставленную в ней трехфутовую арку для прохода по траншее.

Я остановился. Теперь я знал, что если Элайн засел в траншее, то не в третьей линии. Он устроится так, чтобы перекрыть оба направления. И поежился, вспомнив, как беззаботно проходил все эти повороты.

Назад я шел осторожнее, отыскал ход сообщения, ведущий во вторую линию, и посмотрел на часы: из назначенных пятнадцати минут осталось девять. Между линиями окопов было метров семьдесят, но зигзаги ходов сообщения удлинняли путь метров до ста. В одном месте сверху свалился моток колючей проволоки, но мне удалось через него перебраться, не слишком ободравшись о ржавые колючки.

Этот моток подсказал, как далеко я забрался: колючая проволока устанавливалась на расстоянии броска гранаты от траншеи, которую прикрывала.

Гранаты! Есть у Элайна гранаты? Да — если он ждет автомобиль. Но ждет он не его, а нас — и на открытом пространстве. Тогда что? Очередь из «стена»!

Откуда взялась эта мысль? Из Кемпера. Человек в автомобиле. Воевал в Сопротивлении со «стэном». Девятимиллиметровая гильза на кольце для ключей — возможно, сувенир с того дня, когда он застрелил кого-то из новенького «Стена». Сентиментальный тип. Реалисты бьются из-за денег. Как Элайн. Или Канетон.

Остановившись, я пригнулся и на уровне трех футов скосил глаза за угол. Никого. Кого-нибудь увидеть я и не надеялся, но старался не забыть, что тут нагорожено столько поворотов специально для того, чтобы за ними поджидали люди с оружием в руках.

Зачем я здесь? Ради двенадцати тысяч франков? Нет. Я настоял, чтобы мне подтвердили, что Мэгенхерд не виноват, что он никого не насиловал, никого не пытался убить. Итак, он прав, значит и я — тоже. Какая сентиментальность!

Или все потому, что я — Канетон?

Я быстро огляделся по окопу второй линии и пошел налево — туда, где проходила танковая трасса.

Кусок траншеи до следующего поворота показался мне вдруг длинным, холодным и ярко освещенным.

Напишите на плите: «Он погиб за 12000 франков», и никто не усмехнется. Подумают, — человек знал, что делал. Деньги — вещь осязаемая, поддающаяся счету. Можно заявить, что этого мало. Можно передумать и отступить.

Но что такое — быть Канетоном? От этого не отступишь. И ради этого стоит пойти на многое, чего и не подумаешь сделать за двенадцать тысяч франков.

Я застыл на месте, наведя «маузер» и едва удерживая спусковой крючок, чтобы не пустить ободряющую душу очередь. А молчаливый тихий угол следил за мной.

Потом я сделал три быстрых шага и оказался за поворотом, держа под прицелом узкую темную щель амбразуры дота, уставившуюся на меня.

Ничего не случилось.

Очень осторожно я зашагал по участку траншеи, перпендикулярному линии фронта и не имевшему ступеньки у стены. До входа в дот был еще один поворот, но я знал, что за углом никого нет. Выбери они этот дот, сидели бы у амбразуры. Я задержался на углу, чтобы получше рассмотреть сооружение.

Дот был шестигранным, утопленным в бруствер, с амбразурами на пяти сторонах. Шестая служила входом со стороны траншеи: три ступеньки вверх и через невысокую дверь. Я не стал подниматься, просто стоял и смотрел.

Возле дота бруствер осел и песок просыпался на ступеньки. Если кто-нибудь пробрался внутрь, то только по воздуху: песок на ступеньках остался не тронут. Я зашел в дот.