Ровно в полночь

В любом городе, кроме Монтре, на улицах уже полно было бы швейцарцев, деловито погруженных в заботы по части часов и денег. Но не здесь. Местное население допивало вторую чашку китайского чая, раздумывая, одно или два яйца съесть за завтраком. Улицы были почти пусты, объект моего внимания легко просматривался в пятидесяти метрах, двигаясь по направлению к центру.

Дважды он останавливался, оборачивался и одаривал ближайших прохожих взором ротного старшины, будучи при этом незаметен, как аллигатор в ванне.

Я замедлил шаг, чтобы его не обогнать, и пошел следом. Он свернул в переулок, миновал «Эксельсиор» и вошел в «Викторию».

В несколько шагов я оказался у дверей. Швейцар в ливрее распахнул ее передо мной, я кивнул и зашагал через холл к лифтам.

Вестибюль был погружен в роскошную тоску, на фоне которого похоронное бюро казалось молодежным баром. Тяжелые квадратные колонны, отделанные темным деревом. Коричневые с кремовым ковры, огромные фикусы в кадках и темно-оливковые шторы, гасившие дневной свет.

Я ускорил шаги: лифты в таком отеле работают безупречно, иначе нельзя, возраст клиентов не позволяет пользоваться лестницей, — и успел проскользнуть в отделанную темными панелями кабину вслед за моим субъектом. Мальчик-лифтер закрыл дверь и спросил, какой мне нужен этаж. Я поклонился старику — дань вежливости возрасту. Он буркнул: «Sank». Едва успев сообразить, что это английский эквивалент «cinque», я бросил «Quatre».

Подозрительный субъект пытался поймать мой взгляд, но не тут-то было. Никогда нельзя смотреть в глаза человеку, за которым следишь.

На четвертом этаже я решительно зашагал по коридору, давая понять, что знаю, куда иду. Но едва дверь кабины закрылась, кинулся за угол к лестнице и, когда лифт остановился на пятом этаже, уже сидел в засаде на площадке между этажами. Старик протопал мимо пролетом выше, и я на цыпочках поднялся за ним. Пройдя метров двадцать, он остановился у двери слева. Я отступил к лестнице. Достаточно я видел его в действии, чтобы догадаться, что прежде чем открыть дверь, он повернется и окинет коридор строгим взглядом.

А подождав с полминуты, подошел к двери номера 510. Кроме меня в коридоре никого не было. Я постучал.

Пауза. Затем старческий голос:

— Кто там?

— Прислуга, мсье, — пропел я бодро и уверенно. Последовала пауза, потом дверь приоткрылась дюймов на шесть, и из нее с подозрением высунулись рыжие усы.

Я приставил маленький «вальтер» Грифле к черному галстуку и вошел следом.

23

За дверью оказалась длинная комната с большим окном и балконом с видом на озеро. Множество мебели, на вид слишком ценной, чтобы стоять в отеле, на полу темно-красный ковер, а на нем — еще один человек.

Я ногой захлопнул дверь и прислонился к ней. Старик сделал пару шагов назад и поправил галстук. Я перевел пистолет на другого, сидящего в кресле у камина.

Тот спокойно сказал:

— Сержант, не нужно необдуманных поступков.

Потом повернулся ко мне.

— Кто вы, сэр?

— Человек, которого легко напугать, — ответил я и внимательно взглянул ему в глаза.

Он был настолько стар, что даже не думалось о возрасте. Длинное лицо превратилось в высохшую маску, дряблые складки кожи висели под подбородком. Крупный нос, пышные белые усы, жесткие, как сухая трава в трещинах древней стены. Уши увядшими бесцветными листьями, на голове несколько забытых седых прядей. Судя по лицу, можно было подумать, что он не меньше года провел в сухом склепе, — если бы не влажные пятна глаз, таких бледных, что казались почти слепыми. Наверно, половину своей энергии он расходовал на то, чтобы держать глаза полуоткрытыми.

У меня возникло жуткое ощущение, что стоит дунуть — и он осыплется пылью, останется только скелет.

Золотой с черным халат, рядом столик, на нем чашка кофе, кофейник и пачка бумаг.

Он медленно открыл рот. Голос походил на тарахтение гремучей змеи, но тон сохранил резкость, требующую немедленного ответа.

— Если вы пришли убить меня, вам это даром не пройдет, верно, сержант?

Старик буркнул:

— Да, сэр, ему это даром не пройдет.

В голосе звучал какой-то тон, даже не акцент, который я сначала не мог уловить, настолько тот казался неуместным. Потом сообразил: Уэлльс.

— Видите? — кивнул он. — Вам это даром не пройдет.

Я уже усвоил, что мне это даром не пройдет, и зловеще осклабился.

— А если я пришел не для того, чтобы вас убить?

— У вас пистолет, — напомнил он, — даже если эта хлопушка всего лишь «вальтер ППК». Но дело в человеке, а не в оружии, верно, сержант?

— Да, сэр. Дело в человеке.

Скрежещущее бульканье могло означать смех.

— Послушайте, сержант, похоже, он не знает, кто я такой.

Я сел.

— Уже догадался. Вы — генерал Фэй.

Человек, с которым я хотел встретиться в Монтре.