Ровно в полночь

Жинетт любезно кивнула.

— Морис вас проводит.

Я вмешался:

— Стойте!

Мэгенхерд замер, еще не выбравшись из кресла.

— Полагаю, пришло время рассказать мне, зачем вам так нужно в Лихтенштейн.

— Не вижу необходимости.

Но он сел.

— Тогда поясню. Этим утром нас всех могли убить. Бернар всегда котировался выше Харви Лоуэлла, думаю и те, кто были с ним, котировались выше меня. К счастью, на деле вышло наоборот, но кто-то чертовски серьезно старается вас убрать. Это — во-первых. А во-вторых, они знают, чего вы добиваетесь, а я — нет. Все вместе дает слишком уж большой гандикап. Наши действия дважды предугадывали. В третий раз… — я пожал плечами.

Он посидел, изучая меня своим стальным взглядом, потом спросил:

— Что вам нужно знать?

— Всю вашу историю.

15

Он хмуро покосился на Жинетт. Я сказал:

— Мы оба умеем хранить секреты.

Он опять нахмурился, потом сообразил, что все равно пропадать, и повернулся ко мне.

— Что вы знаете про «Каспар Акционгезельшафт»?

— Только то, что компания владеет контрольными пакетами акций и является посредником в сбыте, что она зарегистрирована в Лихтенштейне и контролирует множество электронных фирм. И что вы имеете к ней отношение.

— Совершенно верно. Мне принадлежат 33 процента акций корпорации.

— Треть.

— Нет, мистер Кейн, — он позволил себе улыбку на два цента, но для него это было максимум возможного. — Вам известно преимущество регистрации в Лихтенштейне? Кроме налогов?

Я пожал плечами.

— Наверно, хранение в тайне фамилий владельцев.

Он снисходительно кивнул.

— Совершенно верно. Никого не интересует, кто владеет компанией. Позвольте объяснить. У меня — 33 процента. Остаток делится так: 33 и 34 процента.

Он испытывал наслаждение, вскрывая мое невежество.

Я заметил:

— Значит 34 процента побьют 33 ваших или другого партнера, но не обоих вместе. Кто же ваши партнеры?

— 33-мя процентами владеет гражданин Лихтенштейна, герр Флетц. Он ведет текущие дела и обеспечивает соблюдение нового закона, по которому в совете компаний обязательно должен заседать гражданин Лихтенштейна.

По его тону можно было судить, что соблюдением закона ценность герра Флетца и исчерпывается.

Поскольку Мэгенхерд умолк, я спросил:

— А кому принадлежат 34 процента?

— Проблема в том, что мы этого не знаем, — заявил он.

Я глотнул вина, отметив, что оно терпимо, но и только, и покачал головой.

— Не понимаю. Как основные держатели акций вы всегда могли посмотреть документы компании и выяснить. Или речь идет об акциях на предъявителя?

Он солидно кивнул.

— Вот именно.

— А я думал, что они канули в Лету вместе с хористками и поклонниками, пьющими шампанское из туфелек. Все понятно. Акции на предъявителя. Лоскутки бумаги — сертификаты, удостоверяющие владение каким-то числом акций какой-то компании. Но без вписывания в сертификат фамилии владельца или внесения ее в книги регистрации. Клочки бумаги, принадлежащие кому угодно. Никаких документов, подтверждающих права собственности, никаких сборов при смене владельца. А потому никаких следов такой смены — даже в том случае, если кто-то просто запустил руку в чужой карман.

Он снова кивнул.

— Прекрасно. Кому могли бы принадлежать 34 процента?

Мэгенхерд вздохнул.

— Человеку, который больше прочих хочет оставаться в тени. Максу Хелигеру.

Я о нем слышал. Судя по Жинетт, и она тоже. Одна из туманных, легендарных фигур, чьи племянники попадали в газетные колонки только потому, что были племянниками. Но никогда ничего о самом Хелигере — даже если вам и удавалось раскопать что-то пригодное для печати, например, что он — владелец газеты, в которой вы работаете.

Тут я кое-что вспомнил.

— Он же погиб в авиационной катастрофе около недели назад!

Улыбка Мэгенхерда оставалась столь же скупой и тусклой.

— В том-то и дело, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом, и потребовал кардинальных перемен в компании. Как вы понимаете, при голосовании он одержит верх над герром Флетцем, если меня там не будет. С акциями на предъявителя представительства по доверенности быть не может. Единственное доказательство — вы сами с сертификатом в руке.

Мэгенхерд продолжал:

— По принятому в нашей компании порядку любой владелец акций может созвать в Лихтенштейне совет акционеров, уведомив об этом заранее за семь суток: от полуночи до полуночи.

— Когда истекает срок?

— Заседание должно начаться завтра сразу после полуночи. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.

Я кивнул.

— Должны успеть. Но если вы опоздаете, разве нельзя собраться еще через неделю и пересмотреть решение?

— Он предлагает немедленно продать реквизиты компании. Такого уже не пересмотришь.

— Хочет обратить акции компании в наличные и выйти из дела? Не слишком похоже на законного наследника. Кто он?

— Если верить герру Флетцу, его зовут Галлерон, бельгиец, из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.

Я взглянул на Жинетт. Та покачала головой — тоже не слышала.

Мэгенхерд холодно подвел итог:

— Даже если суд потом решит, что он не имел права на сертификат, компанию этим не восстановить.

— Сколько сейчас стоит компания?