- Ну ежели на богоугодные, пусть так и будет - еще пятьсот сверху добавлю. Последнее отдаю, только помоги.
- Не морочь мне, мать, голову. Сказал же двадцать, значит - двадцать и будет. Нет мне смысла за такое браться из меньшего.
- По ветру дом наш пускаешь. Родню всю нашу пустошишь, дев невинных бесприданницами оставить желаешь... Ну вот давай так - девять. И, раз уж на то пошло - половину вперед.
- Ты, Павла Петровна, главного не поняла. Мне делиться придется, какая половина? Всё, всё выкладывай.
- Ну раз ты так говоришь, значит, договорились - девять, по слову твоему...
- Не было такого слова, я говорю - пятнадцать, не менее. Ну скину я тысячу, тебе от того легче станет? Хорошо, скину. Ну две. Но это край.
- Мы со всей родни собирали. Все лари выскребли. Едва девять тыщ счётом набрали. Вот те крест святой. Дальше - только сережки да мониста продавать. Пощади, Борис Феодорович!
- И что, всё цехины?
- Не гневись, боярин - половина. То злато крымское, с бою взято... Остальное, не обессудь... разное.
- Но - золото?
- Злато. Счётом возьмешь али весом?
- Счётом. Деньги-то небольшие, а вот хлопот... Ну да что поделать с вами. Жалко мне тебя, Павла Петровна. Сын всё-таки. Так уж и быть. Десять. Что сейчас не досчитаюсь - должна останешься. Это мы завтра бумажку подпишем. И еще скажу: как воевода возвернется - разговор у нас с ним будет
Глава 12
В Родные Гавани
Время обнимать, и время уклоняться от объятий.
Когда воротимся мы в Портленд
Нас примет Родина в объятья.
Да только в Портленд воротиться
Не дай нам, Боже, никогда.
А заводь была, похоже, та самая: круг замыкался...
И лунная дорожка плавала в стылой октябрьской воде тошнотными сальными хлопьями на холодном супе. И презрительно шушукались за спиной Серебряного сухие камыши. Имели на то полное право.
Он сейчас отчаянно и безуспешно пытался взять себя в руки. Предстояла переправа на тот берег, а он, после посещения подвала доктора Фауста, стал бояться воды - по-настоящему, как звери боятся огня. Говорят, это обычное дело для тех, кто пережил
На том, литовском, берегу просигналили двумя факелами.
- Ну, с богом! - скомандовал "лейтенант Петровский". Понимающе оглядел его и предложил:
- Может, тебе глаза завязать? Некоторым помогает.
- Что, большой опыт? - процедил он сквозь зубы, шагнув к дощанику.
- Не то чтоб большой, - пожал плечами "лейтенант", - но зато личный.
"Зря я с ним так, - подумал Серебряный, перелезая через борт и, борясь с тошнотой, сдвинулся на корму. - На ихние-то деньги он ведь, считай, свой брат-фронтовик. Да и под тот щадящий "12-й параграф" меня, небось, он и подвел..."
Тут подступившая тошнота стала нестерпимой, и его вывернуло "прощальным ужином" - еле успел перегнуться за борт. А отплевываясь и прополаскивая рот, вдруг сообразил: действуя на автомате, он тАк отвлекся на миг от собственного страха перед водой, что страх тот, разобидевшись невниманием, отошел куда-то в сторонку, и... Не думать об этом! не думать... попробуем лучше думать о Белой Обезьяне...
Левый, литовский, берег был обрывистый, и взбираться пришлось, цепляясь за переплетенные корни ив. Под самой уже кромкой страх вернулся
Посеребренный луной суходольный луг с раскиданными по нему темными точками стогов казался вывернутым наизнанку отражением неба над ним с картой созвездий. Панорама открывалась отсюда как на ладони. Метрах в двухстах ожидали две отдельно стоящие группы, человек по несколько.
- Засветите факелы, - приказал майор паре своих безмолвных спутников. - Останетесь здесь, дальше мы вдвоем.
- Но по инструкции при обменах...
- Исполнять!
- Слушаюсь...
Едва отдалившись от особистов на звук голоса, "Петровский" тихо скомандовал:
- Старайтесь идти помедленнее, Никита Романович. Поверьте, это в ваших интересах.
- А что, у меня тут есть свой интерес?
- Да. Вы невероятно везучий человек, князь... хотя, возможно, это просто "на новенького".
- Да уж -