Rossija (reload game)

О Шестопалове он слыхал доселе лишь расхожее - "трус и дурак". Оказалось - дурак-то дурак, но свои полста в день всегда имеет, а главное - делится ими, не жмотничая, с присными и опричными; "трус" же он лишь в том смысле, что никогда не гробит своих солдат попусту, ради стратегических штабных причуд. Он имел привычку опаздывать к началу боя, в атаку и сам не лез, и людей особо не гнал, но зато к грабежу и дележке трофеев всегда поспевал в числе первых. За всё за это воины, понятное дело, почитали его отцом родным - а тут прошел слух, что воеводу можно выручить, и зависит это от Годунова. Кричальщиками же в толпе оказались сами стрельцы из Шестопаловского полка, выборные: "Пришли за воеводу своего постоять, с чадами и домочадцами, а на Николкины услуги они там всем полком шапку по кругу пускали".

Годунов только крякнул, чеша в потылице. Социальный оборот, как и было сказано, а главное - все стрЕлки переведены лично на него, и это, по-английски говоря, нот гуд...

Ближе к вечеру Годунову случилось зайти в бывшую Соборную палату, ныне - приемную Владимира Владимировича. Место это - мрачное, с заложенными кирпичом оконными проемами и закопченным потолком - боярин сильно недолюбливал, но дела есть дела. В данном случае надо было уточнить совместную позицию против пименовских, которые протянули лапы куда не следует.

Влад-Владыч пребывал в хорошем настроении. Вопросики порешали быстро и результативно. На прощание Борис Феодорович рассказал про Николку и прочих - умолчав только про Бельского.

- Рюсский народ гаварыт: нэ имэй ста рублэй, а имэй ста друзэй, - кивнул Цепень. - Это очэн правыльные слава. Шэстапалов - плахой ваэвода. А чэлавэк - хароший.

- Насколько я слыхал, - поморщился Годунов, - он трус и дурак, да и вор в придачу, если разобраться.

- Я нэ сказал - хароший чэлавэк! Я сказал - чэлавэк хароший. Это савсэм разные вэщи. Рюсский язык панымать нада! - наставительно воздел перст Влад-Владыч. - А нащот "дурак" - я тэбэ один умный вэщь скажу. Бываэт так: дурак, дурак - а умный. А бывает так: умный, умный - а дурак. Дурак-дурак при мнэ дэсят лет слюжит, а на кол нэ садытся. А умный-умный чэрэз нэделю ужэ на калу сыдыт и крычит. Горэ ат ума... - вздохнул он.

Последние слова старого вурдалака задели в боярине какую-то струнку. Весь вечер он ходил задумчивый, и не сразу заметил даже, что давешний окольничий пытается подать ему знак. В конце концов тот, не спросясь, подошел сам и шепнул, что есть серьезный разговор. Годунов удивился, но позволил отвести себя в сторонку.

- Наши все, - сказал окольничий, - челом тебе бьют: вороти воеводу Шестопалова! Насчет благодарности... осилим.

- Наши? - удивился Годунов. - А ты кто ж такой?

- Да сам-то я из Нагих, это верно, но как осиротел в три года - Шестопаловы меня в семейство свое восприняли: отец мой Димитрию Феодорычу, царство ему небесное, - тут окольничий с чувством перекрестился, - стрыйчичем доводился. А воеводе я - и вовсе побратим! Так матушка наша, Павла Петровна, велела кланяться и такие слова сказать: зашел бы ты, боярин, к ней на чай да на разговор интересный.

- Какая такая матушка? - не понял боярин.

- Воеводы, вестимо, - встречно удивился окольничий. - Кто ж Павлу Петровну не знает?

- И насколько интересен разговор? - решил на всякий случай уточнить Годунов. - Ко мне сегодня много кто подходил, да ерунду всякую сулили.

- Не сумлевайся, боярин, - вежественно поклонился окольничий. - То всё присказки были, а сказки-то еще не было. Говорю ж - собрали со всей родни, да люди хорошие подмогли. Не бумажками собирали, чай, а по-серьезному. Только вороти воеводу Шестопалова!

"А ведь я попал конкретно... - досчитал вдруг ходы в своей партии до конца Годунов. - Я угодил в вилку: мне и взять нельзя, и не взять нельзя..." Вот тут-то и пришло к нему решение - с совершенно неожиданной стороны:

- Вызови-ка ко мне майора Вологдина, срочно!

Всеволод Владимирович Вологдин ("он же..." - ну, и тут длинный-предлинный список оперативных псевдонимов, агентурных кличек и разнообразных документов прикрытия на шести языках, включая иероглифические), блестяще проведший только что всю операцию по изобличению Курбского, был сложным человеком. Настолько сложным, что Годунов порою всерьез подумывал упростить позицию, раз за разом возникающую на Большой шахматной доске вокруг фигуры Вологдина - второго человека в иерархии Особой контрразведки. Второго - которому никогда не стать Первым.