Рольф в лесах

— Мы нашли край хорошей охоты, — объявил индеец, когда Рольф придержал каноэ, а почти уже совсем поправившийся Скукум завилял не только хвостом, но и всем туловищем, радостно приветствуя возвратившегося хозяина.

Первое, что увидел Рольф, была великолепная бобровая шкура, распяленная на обруче из ивового прута.

— Ого-го-го! — воскликнул мальчик.

— Ак! Я нашёл ещё одну запруду. Замечательно! — отозвался Рольф, впервые в жизни поглаживая бобровый мех.

— А вот это и того лучше, — сказал Куонеб, протягивая на ладони пару мускусных желез, пахучие выделения которых, получившие название бобровой струи, по неизвестной причине действуют на всех животных самым неотразимым образом. Люди слабо чувствуют этот запах, но бобровая струя обладает свойством усиливать, закреплять и поддерживать запах любого вещества, к которому её подмешивают. Всякий траппер рад добавить таинственной бобровой струи на приманку в ловушке. Теперь им оставалось только подмешать порошок из высушенных и истолчённых бобровых желёз в бутылку, в которой рыбий жир, протухшие обрезки щуки, сероводород и солнечный свет уже настоялись в нечто непотребное, и превратить эту устрашающую смесь в совсем уж адское варево, источающее то, что мы воспринимаем как тошнотворную вонь, а наши мохнатые братья — как пленительное благоухание, манящее издали, точно нежнейшая музыка, неумолимое, точно рок, расслабляющее, точно веселящий газ, успокаивающее и дурманящее, точно полынная настойка. В арсенале охотничьих хитростей нет ничего равного по коварству силе этой смеси, притягательной и усыпляющей осторожность. Действие её столь же смертоносно, как и необъяснимо, а потому в некоторых штатах её внесли в список колдовских снадобий, применение которых строжайшим образом возбранялось.

Но в дни Куонеба среди лесистых холмов к ней относились иначе, и обитатели хижины над озером полагали, что почти завершили все необходимые приготовления к зимней добыче пушнины. Тридцать ловушек, поставленных Куонебом, шестьдесят, которые они поставили вдвоём, да дюжина остальных капканов были неплохим залогом будущих успехов. Близился ноябрь, время лучших мехов, так почему бы и не начать немедленно? А потому, что погода стояла тёплая. И пушные звери, убитые бревном в ловушке, успели бы разложиться, прежде чем траппер до них добрался бы. Такой способ добычи пушнины требует морозов.

Уже была нарублена и наколота большая поленница дров; хижина и кладовая проконопачены и утеплены завалинками. Отстреливать оленей на мясо до наступления холодов тоже не следовало — запас испортился бы. Однако одно дело всё-таки нашлось. Зимой обойтись без лыж никак нельзя, а вот плести их куда удобнее, пока ещё тепло.

Рамы для своих лыж индейцы изготовляли из берёзы и ясеня. Берёза крепче, но зато труднее поддаётся обработке. В низине неподалёку ясени росли в изобилии. Они выбрали молодое деревце, срубили его и превратили в тонкое бревно десятифутовой длины. Оно пошло на изготовление длинных планок. Руководил работой, разумеется, Куонеб, а Рольф старательно следовал всем его указаниям. Каждый взял по планке и принялся её обтёсывать так, чтобы она получилась ровной, шириной в дюйм, а толщиной в три четверти дюйма. Точно пометив середину, они на десять дюймов вправо и влево от метки продолжали стёсывать планку до полудюймовой толщины. Затем каждый приготовил две плоские поперечины десяти- и двадцатидюймовой длины и прорезал для них пазы в нужных местах планки. Тем временем вода в котелке уже закипела. Согнув свою планку и связав верёвкой концы, чтобы она не разогнулась, сначала Куонеб, а за ним и Рольф пристроили эти деревянные полукружья над бурлящим кипятком. Не прошло и часа, как распаренная древесина стала податливой, и они без труда, хотя и очень осторожно, изогнули обе планки в продолговатые овалы, вставили поперечины в пазы, свели концы вместе примерно на одну шестую всей длины будущей лыжи и временно обмотали верёвкой. Затем положили готовые рамы на выровненную площадку, придавили тяжёлыми чурбаками, передний конец каждой загнули вверх на два дюйма и оставили их сохнуть, а Куонеб принялся готовить ремни для оплётки.

Ещё неделю назад он вымазал оленью шкуру увлажнённой золой лиственных деревьев и опустил её в жидкий ил. Теперь соскрести шерсть не составило никакого труда, и кожа, отлично очищенная, ровно обрезанная по краям, была расстелена на земле — мягкая, кремово-белая, упругая. Начав снаружи и ведя нож примерно в четырёх дюймах от внешнего края, Куонеб принялся спираль за спиралью превращать кожу в один длинный ремень. Затем он взялся за вторую оленью шкуру, не такую большую и более тонкую. Хорошенько наточив нож, индеец повторил прежнюю процедуру, стараясь, чтобы ширина этого ремня была вдвое уже. Затем оба принялись шнуровать рамы тонким ремнём перед упорами и позади них, а между ними — там, куда ставится нога, — более толстым. Искусница индианка, конечно, посмеялась бы над грубоватостью этих лыж, но, если им и не хватало изящества, получились они крепкими и надёжными.