Роковая ошибка княгини (СИ)

– Очень вы правильно подметили, ваше благородие. Именно "командует", точнее не скажешь. Не успела приехать, а уже начала устанавливать свои порядки. Господь свидетель, при Юлии Николаевне такого отродясь не бывало, царствие ей небесное! – управляющий перекрестился и, состроив скорбную мину, пожаловался Мишелю: – Она приняла меня за дворецкого и прямо с порога велела идти и готовить комнату для её сына! Ах да, я ведь не рассказал вам о её детях…

– Разве они стоят того, чтобы о них рассказывать? – с сомнением спросил Мишель.

– На мой взгляд, да, – тихонько поведал Семён, отведя глаза, на случай, если молодому хозяину такой ответ не понравится. – Сынок-то, мальчишка ещё совсем, ничего примечательного собою не представляет, а вот барышня уж больно любопытная. Александра Ивановна, стало быть.

– И что же в ней такого любопытного? – с самым искренним безразличием спросил Мишель, спросил исключительно чтобы не расстраивать управляющего, которого прямо-таки распирало от желания передать последние сплетни. А на деле они Волконского мало интересовали, равно как и девушки ниже его по происхождению, и в особенности девушки, имеющие хоть какое-то отношение к этой проклятой Алёне.

– Говорят, она с детских лет работала у отца в клинике. Доктор Воробьёв, по просьбе Алёны Александровны, сопровождаемой звонкой монетой вашего батюшки, пообещал ей практику у себя в Басманной больнице, если она согласится уехать в Москву.

– Согласится? – Мишель подумал, что ослышался.

– Да. Уж больно не хотела она уезжать! Но уговорами они её воли не сломили, и тогда Ивану Кирилловичу пришлось привезти её силой. Говорят, она так сопротивлялась, что сломала Георгию нос.

Сломать нос Георгию не получилось даже у самого Мишеля, потому слова Семёна вызвали у него невольную улыбку.

– Оставили бы её там, раз так, и дело с концом, – сказал он на это, но управляющий покачал головой.

– Алёна Александровна настояла, а ваш батенька не решился перечить. Я так понимаю, она хочет сделать из дочери настоящую девицу на выданье, чтобы впоследствии обогатиться, заключив выгодный союз. Иван Кирилыч это понимает не хуже моего, а потому лично привёз Александру Ивановну в город.

– А тебе-то откуда столько всего известно? – полюбопытствовал Мишель, ибо осведомлённость Семёна, ни разу в жизни не бывавшего в загородном имении Волконских, действительно казалась странной.

– Что-то от Георгия узнал, когда ему горничная помогала кровь оттирать, что-то от Катерины Михайловны.

– От Кати? А она, стало быть, тоже интересовалась нашими будущими родственниками?

– Да. Они же с графом Авдеевым хорошие друзья. Там, в имении, он у неё ближайший сосед и единственная отрада. Да и здесь частенько захаживает на чай. Вот она и выпытала всю подноготную, а я что-то из их бесед подслушал, что-то сам спросил, – признался честный Семён и пояснил: – Вроде как Сергей Константинович с этой Александрой… м-м… в романтических отношениях состоит, поэтому ему больше других об их семье известно.

– Авдеев? – Мишель пренебрежительно фыркнул. – Ему, что ли, делать больше нечего, кроме как путаться с плебейкой? Ах, впрочем, что это я? Дурной пример заразителен, а мой отец вечно маячил у него перед глазами, демонстрируя чудеса безнравственности. Что ж, спасибо, Семён! Мне всё более или менее ясно. Теперь придётся лично познакомиться с будущей мачехой и её семейством. Страсть как я этого не хочу, но я пообещал отцу, деваться некуда.

Семён с пониманием кивнул и пожелал молодому князю терпения. С намёком, что ли? Мишель усмехнулся, но на всякий случай поклялся самому себе до рукоприкладства больше не доходить. Это варварский способ, он прекрасно понимал, но что он мог поделать, если израненная душа жаждала возмездия?

Отец поступил неправильно и подло. И чем ближе была их встреча, тем яснее Мишель это ощущал. Как следствие, ярости от этого меньше не становилось, а чувство безграничной несправедливости больно обжигало грудь.

Его дорогую матушку не успели похоронить, а это ничтожество уже сделало предложение другой женщине, без малейших зазрений совести положило её в постель покойной жены и объявило хозяйкой в их доме!

И плевать на всё и на всех.

Мораль? Муки совести? Помилуйте! Гордеев никогда не знал, что это такое. И его драгоценная Алёна, видимо, тоже не знала. Но ей-то, во всяком случае, не были безразличны собственные дети, раз она настояла на том, чтобы привезти их с собой. А вот Иван Кириллович про родного сына, кажется, забыл, окончательно потеряв голову от роковой любви.

Подумаешь, единственный сын вернулся с войны? И вернулся не просто живым и здоровым, а вернулся героем! Какая разница? Кажется, у батюшки был теперь другой сын. Как его там, Арсений Иванович?

А что касается родного сына, то ему лучше было бы вообще не возвращаться. Никогда. Так у Гордеева значительно поубавилось бы проблем. И, может быть, Мишель за своей безграничной обидой просто приписывал отцу несуществующие грехи, но факт остаётся фактом – он был опасен для отца, опасен в своих попытках узнать правду.