– Рано? Ты посмотри на меня! Наталья от меня отказалась и матушка… матушка моя, единственный близкий человек, тоже, выходит, меня бросила? Там ей теперь легче, чем мне здесь, и ты не представляешь, с каким удовольствием я за ней последую! Мишель, я прошу тебя, как друга… окажи мне последнюю услугу! Принеси револьвер. На этот раз я буду умнее и выстрелю в висок, а не в сердце.
Вместо ответа, Волконский лишь скрестил руки на груди и прямо посмотрел на своего несчастного товарища. Взгляд этот говорил краше всяких слов – Владимирцев тяжко вздохнул и, поморщившись, отвернулся в сторону.
– Так я и знал, – коротко сказал он. И замолчал.
Мишелю показалось, что он больше с ним не заговорит – до того удручённым Володя выглядел.
– Тебе скоро двадцать пять, Владимир. И ты единственный наследник немалого отцовского состояния. Не рано ли ты собрался умирать?
– За деньги не купишь новые ноги, Мишель. Посмотри на меня! Я калека, чёрт возьми! Этот очкастый тип, Воробьёв, сказал, что я никогда больше не буду ходить! То есть, он сказал, что шансы у меня – два из десяти, но мне-то всё ясно!
– Два, но всё же есть.
– Он просто не хотел меня огорчать, – хмуро произнёс Владимирцев. – А следовало бы сказать правду! Всё лучше, чем призрачные надежды. Да и зачем это всё теперь? Кому это нужно? Натальи у меня больше нет, я потерял то единственное, чем дорожил…
– Господи, ну нельзя же так убиваться из-за девушки! – произнёс Мишель с тоской. – Забудь и найди другую. Жизнь ещё не кончена, Владимир. Как бы там ни было, жизнь ещё не кончена.
– Ты так говоришь, потому что сам никогда не любил, – сказал на это Владимирцев, и Мишель уже собрался возразить, но потом задумался над его словами.
Ксения-то, конечно, это одно, но вот любовь… любил ли он её? Наверное, любил. Она его не любила – это факт, а вот он… хм. Хорошо бы ещё знать, что такое любовь? И каково это – любить? Он не читал дамских романов, и понятия не имел ни о замирающем в сладостном предвкушении сердце, ни о бабочках в животе, ни о той восторженной эйфории, которая охватывает тебя, когда ты видишь предмет своих воздыханий…
Но какое-то чутьё подсказывало ему, что с Ксенией всё-таки было не то. Просто привычка. Они были знакомы девять лет, и из этих девяти – два года были вместе. И, наверное, Мишель привык к ней просто потому, что она была всегда, и без неё он как-то и не представлял своей жизни. Или просто не думал об этом.
Были и другие, помимо Ксении, но это – так, маленькие мужские слабости, не заслуживающие того, чтобы быть упомянутыми. Мишель затруднялся сказать, сколько их было, не говоря о том, какими они были. Он этого и не помнил вовсе.
– И, тем не менее, отчаиваться рано, – сказал он Владимиру, вместо всего того, что хотел сказать. – Не ты ли всегда повторял эти слова? Да ты же всегда слыл самым главным оптимистом! И что я вижу теперь?
– Брошенного и всеми забытого калеку, – ответил Владимирцев, но всё же с лёгкой улыбкой. Самоиронию не забыл, уже хорошо.
– Стыдно должно быть, – назидательно произнёс Мишель. – Ты никогда не сдавался прежде, почему сдался сейчас? Самоубийство, подумать только! От кого угодно ожидал, но не от тебя. В окопах не боялся, в немецком окружении не боялся, а здесь, в тишине и покое отдалённого от боёв города, взял и испугался?
– Да. Испугался! Потому, что нет ничего хуже отчаяния и безысходности!
– Ты офицер, Владимир. Тебя подобные вещи пугать не должны.
– Думаешь убедить меня в том, что мой случай не так уж плох? – хмыкнул Владимирцев.
– Пытаюсь, – признался Мишель. – По правде говоря, не знаю, что мне ещё с тобой делать.
– Пристрелить. Это было бы по-человечески! Как солдаты, на поле боя добивающие своих же, чтоб не мучились.
– Ты скорее жив, чем мёртв, Владимир, – заверил его Мишель. – Так что такими вещами заниматься я не стану. Тем более, у меня и без тебя целая очередь, и отец, похоже, там на первом месте.
– Глупо прозвучит, но… могу я чем-то помочь? – скромно спросил Владимир, и Мишель, признаться, удивился. Но удивления своего не показал, чтобы не обижать товарища.
– Помочь… хм. Возможно. У тебя есть знакомые в полиции?
– Бог ты мой, всё настолько серьёзно? – обеспокоился Владимир Петрович.
– Пока не знаю. Но мне нужны проверенные люди и желательно юристы. Разумеется, те, до которых ни при каком раскладе не сможет добраться мой отец.
– А юристы зачем? Чтобы признать его брак недействительным?
– Должен же у меня быть хоть какой-то козырь! – с усмешкой сказал Мишель. – Без этого батюшка окончательно потеряет стыд, уверенный в собственной безнаказанности.
– Я могу дать тебе парочку контактов, – с готовностью произнёс Владимирцев. – Но, насколько я знаю, у тебя крёстный – крупный правительственный чиновник, и…
– Я нигде не могу его найти, поэтому пока придётся действовать в одиночку, – пояснил Мишель.
– Помогу, чем смогу, дружище, ты же знаешь! Мой отец довольно часто имел дела с полицейскими и жандармами, так что старые связи остались. Разыщи управляющего в моём имении, скажи, что ты от меня. Я пошлю ему записку. Он не откажет.