Роковая ошибка княгини (СИ)

– Оставь нас, – попросил он медсестру, и девушка послушно вышла. И когда они остались одни, Владимир позволил себе любопытство – чуть повернул голову на вновь пришедшего и наградил его коротким, ничего не значащим взглядом, после чего вновь отвернулся к окну.

Этого хватило, чтобы Мишель впал в отчаяние. Да-да, именно Мишель, который вернулся с фронта героем, стоял на обеих ногах и выглядел весьма недурно, а не бедный Владимир, которого собрали по частям, как разбитую куклу, потерявший самое дорогое, что было в жизни, и выглядящий теперь точно живой труп. Он на появление Волконского, казалось, никак не отреагировал, а вот Мишель здорово опечалился, в очередной раз подумав о том, как несправедлива порой бывает жизнь.

Владимира было не узнать – от привычного задора не осталось и следа, блеск в добрых серых глазах давно погас, а уголки губ угрюмо опустились вниз, как будто он заранее не ждал от жизни ничего хорошего и не надеялся ни на малейшие поблажки от судьбы. Лицо его, раньше такое симпатичное, осунулось и потемнело, от былой красоты не осталось и следа, а выражение безграничного отчаяния и боли старило Владимирцева на пару десятков лет.

Краше в гроб кладут.

– Здравствуй, – произнёс Мишель, подойдя к нему. И протянул руку. Этот жест заставил Владимирцева улыбнуться, вокруг глаз тотчас появились добрые морщинки, и он на мгновение напомнил Волконскому того парня, с которым они вместе воевали. Но – лишь на мгновение. Он вообще не думал, что Владимирцев ответит ему, раз Вера сказала, что он не разговаривал уже два месяца – но он ответил. Более того, даже руку пожал.

– Здравствуй, Мишель. Не ожидал, честно говоря, тебя здесь увидеть.

Голос его звучал слабо, тихо, приглушённо. Такие места, как больница, обычно не располагают к шумному веселью и крикам, но у Владимира получилось слишком угнетающе. Мишель не знал, что сказать на это и, пододвинув табуретку, стоящую в углу, сел рядом с ним.

– Как дела на фронте? – спросил Владимир, вновь повернувшись к окну. Смотреть туда было проще, чем на Волконского, живого и здорового, на двух ногах, как всегда безупречного. – Велики ли потери? Как наши?

– Победа за победой, – с грустной улыбкой ответил Мишель. – Наш взвод перевели за реку, подальше от Гродно. Там было небольшое сражение. Капитан Роговцев погиб, остальные вроде бы целы. По крайней мере, были целы, когда я уезжал.

– А как твой дядя? – Владимирцев вновь позволил себе улыбнуться. – Всё так же бесстрашен, храбр и падок до женского полу?

– Он никогда не изменится, – со вздохом признал Мишель. – Даже когда его серьёзно ранили в последнем бою, он не потерял присутствия духа, веселился и шутил, заставляя плакать от смеха местных докторов. Всё, как всегда.

– Что с ним приключилось?

– Осколочное ранение.

– Надеюсь, не настолько серьёзное, как моё.

– Врачи обещали поставить его на ноги. Он должен приехать следом за мной, через пару недель, если верить их прогнозам.

– А тебе наконец-то дали отпуск? Или, постой… я не сразу заметил… на тебе чёрное… Я надеялся увидеть тебя в офицерском мундире с орденами на груди. Что-то случилось, Мишель?

– Случилось, – сухо ответил Волконский. – Моя мать умерла.

– Господи Иисусе! – Владимир Петрович повернулся к нему, не забыв перекреститься, и вопросительно поднял брови. – Но как, что случилось? Она же была такая молодая, и Воробьёв, её личный врач, вроде бы отгонял от неё все недуги. Этот не даст захворать, на собственной шкуре убедился.

– Я не знаю, что случилось, – честно признался Мишель. – Я приехал пару дней назад, но выяснить до сих пор ничего не успел. Отец что-то темнит, да и не получилось у нас нормального разговора. Он одержим идеей жениться снова и уже привёз свою любовницу в нашу квартиру на Остоженке, так что я не сдержался, и… в общем, мы с ним не поладили.

– Понимаю, – вздохнул Владимирцев. – В такие моменты я радуюсь тому, что у меня нет отца. Минус один, кто ещё бросил бы меня в моём нынешнем состоянии. Прими мои соболезнования, Мишель. Я так надеялся, что хоть у тебя всё сложится хорошо! А как Ксения?

– С ней-то что станется? – он невесело усмехнулся.

– Дождалась она тебя?

– Да.

– Хоть что-то, – усмехнулся Владимирцев и указал на самого себя. – А я, как ты видишь, и этого лишён. Тошно, Мишель, ты не представляешь, как тошно! Говорила ведь, что любит, что дождётся, а сама…

– Мне жаль, Владимир. И по поводу твоей матери… прими и ты мои соболезнования.

– Спасибо, – Владимирцев вздохнул, низко опустив голову. – Я не хочу больше жить, Мишель. Во всём этом нет никакого смысла. И эта война… подвиги, слава… оно того не стоило.

– Я знаю.

– И что, ты, как и сёстры милосердия, тоже будешь советовать бороться, а сам втайне жалеть меня? Будто я не знаю, что тут обо мне говорят! А я офицер! Мне не нужна жалость! Чёрт возьми, ну почему всё так?! Не знаешь, Мишель?

– Единственное, что знаю точно: сдаваться ещё рано.