Роковая ошибка княгини (СИ)

А может, и не из-за денег даже, размышлял Мишель по дороге. Скорее всего, из одного лишь страха перед тем, что может сделать и непременно сделает с ним министр за разглашение их маленькой тайны. А значит, этот визит заранее не имел смысла. Но не попытаться Мишель не мог.

«Не получится с Воробьёвым – хоть Владимира навещу» – подумал он оптимистично. А Владимира стоило навестить. Ещё в первый день своего приезда в Москву Мишель навёл справки о боевом товарище, который сейчас должен был быть где-то в столице. Если, конечно, его довезли до города живым…

Довезти-то довезли, но это было единственной хорошей новостью для бедного Володи на тот момент. Когда доверенный человек Мишеля сообщил, что Владимира Петровича определили в Басманную больницу, где тот пребывает и по сей день, он здорово удивился. В больнице? То есть, всё настолько плохо? Уже больше трёх месяцев прошло, за такой срок заживут любые раны, так почему же он…

– Дело в том, ваше благородие, что матушка-то его скончалась от сердечного приступа, когда получила преждевременную похоронку на сына, – объяснил всезнающий слуга. – А Владимиру Петровичу, как вы, наверное, знаете, перебило ноги, и он теперь совсем неходячий. Матушки-то нет, ухаживать за ним некому.

– У него же вроде как невеста была? – вспомнил Мишель. А ещё он вспомнил живейший восторг, глубочайший патриотизм и широкую улыбку Владимирцева.

– Была да сплыла, – с сочувствием сказал слуга. – Кому он теперь нужен такой, искалеченный? Говорят, она не дождалась его и сбежала с то ли актёром, то ли цыганом… А Владимир Петрович совсем плох. То есть, здоровью-то его ничего не угрожает, но он замкнулся с тех пор, ни с кем не разговаривает. Наверное, сошёл с ума от горя.

«Нет, – подумал Мишель уверенно. – Такие не ломаются!»

И окончательно убедился в том, что Владимирцева нужно непременно навестить. Это будет человечно. Тем более, он сам недавно потерял мать, и знает, какая невыносимая это мука. Правда, Мишелю ещё повезло – он остался невредим, а ещё у него до сих пор была невеста. Только вот, чего всё это стоило? – думал он, подходя к дверям больницы. Осталась бы Ксения с ним хоть на минуту, если бы ему не повезло, как бедному Володе? Мишель в этом очень сомневался.

Чтобы не тревожить себя лишний раз пустыми думами, он поскорее миновал широкий больничный двор и, поднявшись по ступеням, быстро вошёл в здание. Он только спросил у вышедшей навстречу медсестры:

– Викентий Иннокентьевич у себя? – и когда девушка кивнула в ответ, уверенными шагами направился к его кабинету. Без доклада, безо всяких формальностей: внезапно и неожиданно, как снег на голову. Это было лучше всего – так, по крайней мере, он лишил Воробьёва возможности придумать достойную ложь.

Вероятнее всего, она была заготовлена заранее. Не мог же Воробьёв решить, что Мишель не явится за объяснениями, после того как отвергнет басни своего отца?

Разумеется, Викентий Иннокентьевич ждал чего-то подобного. Но ждал с содроганием, до последнего надеясь, что младший Волконский всё же не явится, что беседа с Иваном Кирилловичем охладит его пыл, что Гордееву удастся убедить сына смириться…

Не тут-то было.

– Михаил Иванович! – Воробьёв попытался скрыть свой ужас за наигранной любезностью, когда посмотрел на открывшуюся без предупреждения дверь и увидел воплощение своих ночных кошмаров, что преследовали его уже который день кряду. – Гм, какой сюрприз! – он снял очки, рассудив, что так, по крайней мере, не пострадают глаза, когда Волконский надумает съездить ему по физиономии. И, поднявшись со своего места, сделал несколько неуверенных шагов. Только – не вперёд, к Мишелю, а назад – к стене. Такая реакция князя позабавила, но улыбку свою пришлось спрятать, разговор предстоял серьёзный.

– Мне нужно заключение о смерти моей матери, – сказал Мишель. По-военному коротко, отчеканив каждое слово. Прозвучало как приказ, а требовательный взгляд исключал всякое неповиновение, и бедняга Воробьёв почувствовал острую необходимость сделать всё так, как он скажет.

Потом он вспомнил Ивана Кирилловича и передумал. Волконский не станет его убивать, он благородный, он дворянин, он не так воспитан! А вот Иван Кириллович может. Пусть не он сам, пусть его Георгий или Пётр, какая разница? Умирать всё равно не хотелось.

«Этот мальчик моложе меня на двадцать лет, – напомнил себе Воробьёв, отчаянно пытавшийся храбриться. – Я помню его ещё совсем крохой, в колыбели… он не посмеет!»

Скажем сразу, Воробьёв его недооценивал. Забыл, очевидно, что «этот мальчик» пришёл с фронта, где церемониться с противником было не принято.

– Позвольте, зачем вам? Ваш батюшка уже всё проверил, не извольте беспокоиться, никаких нарушений там не…

– Вот только не надо мне сейчас говорить про батюшку! Я знаю, что и как он проверял. Поэтому повторю свою просьбу ещё раз и по-хорошему: мне нужно заключение о смерти моей матери. Настоящее.

– Михаил Иванович, я прошу вас…

– Нет, господин Воробьёв, это я прошу вас. Пока ещё прошу, а не требую, заметьте.