– П-простите, но я не понимаю… – ещё с большей неуверенностью произнесла Александра, и впрямь не понимающая, за что это он так на неё сердит?
– А потому и не понимаешь, что ветер в голове! Это всё потому, что баба, – вздохнув, добавил он и покосился на Викентия Иннокентьевича. – Вот какой бы врач из неё вышел, если б мужиком родилась! Прелесть, а не врач! А вот нет же… ну что ты глазища свои на меня таращишь? К Викентию с отчётом пришла, а бумажки, с таким трудом писанные, забыла. На вот. Видишь, не поленился, принёс!
Александра было собралась спросить, какие бумажки он имел в виду, но цепкая рука Сидоренко так сильно сжала её запястье, что она лишь сдавленно охнула. А когда взгляд её упал на заключение о смерти бедного Селиванова, у её попросту пропал дар речи.
– Ну спросил бы тебя Викентий Инокентьевич сейчас: где, Саня, обещанное заключение? – и что бы ты ему сказала? – продолжал увещевать Сидоренко, по-прежнему крепко сжимая её руку. – Ты бы сказала: "Забыла, господин доктор, дурочка никчёмная, всё ветер да мальчики в моей бестолковой рыжей голове!" Так, что ли? Эх, была бы ты парнем – каким доктором, каким бы доктором могла стать!
Саша почувствовала, что по её щекам вновь потекли слёзы, но поделать с собой ничего не смогла. Это имело шансы положить конец всему спектаклю, в который Воробьёв и так ни секунды не верил, но она никак не могла сдержать охвативших её эмоций.
– Тю-ю, она и ещё и ревёт, вот бестолочь! – Сидоренко изобразил крайнюю степень раздражения, качая головой, а сам повернулся к Воробьёву. – Ты уж, дорогой Викентий Иннокентьевич, строго девку не суди! Натерпелась сегодня, вот нервишки-то и шалят. А когда надумаешь накричать на неё, чего она, несомненно, заслуживает, то прими во внимание тот факт, что сегодня она своими руками спасла жизнь княгине Караваевой, а заодно и всей нашей больнице! Но хвалить её ни в коем случае не стоит, иначе зазнается. Им, девкам, только поблажку сделай – сразу же на шею сядут, это я по себе знаю, сам двух дочерей взрастил!
С этим он и откланялся.
Саша, одной рукой прижимая к груди заветную бумагу, другой старательно вытерла слёзы и посмотрела на закрывшуюся за своим наставником дверь. Они с Воробьёвым снова остались одни, но на этот раз гроза, похоже, миновала.
– Заключение о смерти, – озвучила она, с победным видом протянув лист бумаги Викентию Иннокентьевичу. – Вот, собственно, и оно!
Воробьёв ни слова не сказал, молча принял у неё документ, но взглянуть не удосужился. По правде говоря, ему было всё равно, от чего умер покойный. Он даже имени его не знал, а иначе всерьёз озадачился бы ещё одной странности – с какой это стати Селиванов оказался в Москве, да ещё и с простреленной грудью и переломанными пальцами?
Но, как бы там ни было, на результаты вскрытия он так и не взглянул, куда больше его волновало другое: с чего это вдруг самый ярый из известных ему мизантропов и женоненавистников стал покрывать Александру? Что такое она успела сделать ему за эти неполных два дня в больнице, чтобы он преисполнился благодарностью до такой степени? Это казалось до того невероятным, что Викентий Иннокентьевич даже ущипнул себя за руку. А не снится ли ему всё это?
Нет, не снилось.
Видимо Сидоренко сошёл с ума. Другого объяснения происходящему у Воробьёва не было. Допился-таки до чёртиков и впал в горячку.
"Что ж, сегодня ей повезло", – подумал Воробьёв, взглянув на Сашеньку растерянно. И сказал непонятное:
– А он ведь прав.
– Насчёт того, что я – пустоголовая бестолочь? – уточнила Александра с улыбкой.
– Нет. Насчёт того, что ты герой сегодняшнего дня и, наверное, заслуживаешь отдыха. Ты ведь такая юная, совсем ещё девочка, а на тебя навалилось сразу столько взрослых проблем! Прости, если был излишне суров с тобой. Думаю, на сегодня это всё, отдыхай и набирайся сил. До понедельника ты свободна.
О-о, а вот этого ей как раз не хотелось!
Потому что, увы, Саша совершенно не представляла, куда ей идти теперь.
То есть, в одиночку она ещё, может быть, поехала бы в свою новую квартиру на другом конце Москвы, или попробовала бы помириться с Авдеевым – к чёрту её вчерашние обиды, они кажутся теперь просто смешными на фоне нынешних проблем! Вот только Саша была уже не одна: с ней было дело об убийстве Юлии Волконской, очень нужное Гордееву, и она по-прежнему, хоть убей, не знала, как этими бумагами распорядиться.
– Вы не должны извиняться, Викентий Иннокентьевич, вы ни в чём не виноваты, – сказала она. – А насчёт строгости: это к лучшему, я ведь уже говорила, что не хочу быть всеобщей любимицей, как раньше. Я хочу… хочу объективного суждения, вот так! И никаких поблажек мне делать не нужно, ну что вы. Моя практика ещё не закончилась на сегодня, и я хотела бы всё-таки навестить мою дорогую Никифорову, у которой я, к стыду своему, до сих пор не была. И помочь с чем-нибудь Вере, если нужно. Она такая хорошая девушка!