Роботы утренней зари

— Но это очень пассивный метод измерения времени. Здесь количество не переходит в качество. Моя жизнь текла спокойно, можно сказать, тускло. Я шла по проторенному пути, огражденному от всех неприятностей, с гладко функционирующей социальной системой, в которой нет места никаким переменам и экспериментам, и моими роботами, которые стояли между мной и любыми неприятностями. Всего два раза в жизни я испытала дыхание волнения, и оба раза были трагичными. Когда мне было тридцать два года — меньше, чем многим из вас, слушающим меня сейчас, — надо мной нависло обвинение в убийстве, ненадолго. Два года спустя настал недолгий период, когда я была втянута в другое убийство. В обоих этих случаях следователь Илайдж Бейли был на моей стороне. Я уверена, что многие из вас, а возможно, и все, знакомы с ситуацией, описанной сыном Илайджа Бейли. Теперь я могу добавить и третий случай, потому что в этом месяце я встретилась с великим волнением, достигшим такого пика, когда от меня потребовали встать здесь перед вами, а это являлось полной противоположностью тому, что я делала всю свою жизнь. Должна признаться, что только ваша доброта и родственный прием сделали это возможным. Задумайтесь о контакте всего этого с вашей жизнью. Вы — пионеры, и живете в новом мире. Он растет всю вашу жизнь и будет расти после вас. В этом мире каждый день — приключение. Сначала холод, потом жара, потом опять холод. Климат, богатый ветрами и грозами, и внезапными переменами. Вы не можете позволить времени сонно протекать, как в мирах, где перемены слабы или их вовсе нет. Многие жители Бейлимира — торговцы или могут стать торговцами. Половина их времени тратится на рысканье в космосе. Когда эта планета станет ручной, многие ее обитатели перекинут сферу своей деятельности на новые планеты или присоединятся к экспедициям, чтобы найти миры, где еще не ступала нога человека, и сделать их пригодными для обитания. Если мерить длину жизни событиями и делами, свершениями и волнениями, то я — ребенок, моложе любого из вас. Большее число моих лет только утомляет и ослабляет меня, меньшее число ваших лет обогащает и возбуждает вас. Так что, скажите еще раз, мадам Ламбет, сколько Вам лет?

Ламбет улыбнулась:

— Пятьдесят четыре хороших года, мадам Глэдия.

Ламбет села, и вновь начались аплодисменты. Под их покровом Д.Ж. хрипло сказал:

— Глэдия, кто научил вас так управлять публикой?

— Никто, — шепнула она. — Я никогда этого не делала.

— Тогда закругляйтесь, пока вы на коне. Особа, которая уже встает, наш ведущий ястреб. Вам нет нужды стоять против него. Скажите, что вы устали и сядьте. Со стариком Бастермейном мы управимся сами.

— Но я не устала, — возразила Глэдия. — Мне самой интересно.

Человек, вставший теперь перед ней почти у самой сцены, был высок и крепок, с нависшими над глазами седыми бровями. Редкие волосы были белыми, одежды — тускло-черными, белые полосы сбегали вниз по рукавам и штанинам брюк, как бы устанавливая резкие границы его тела. Голос его был низким и музыкальным:

— Меня зовут Томас Бастермейн, я известен еще как Старик, наверное, потому, что кое-кто не хочет, чтобы я слишком заживался. Не знаю, как обращаться к вам, поскольку у вас вроде бы нет фамилии, а я не так хорошо знаком с вами, чтобы звать вас по имени. Честно говоря, я и не хочу быть хорошо знакомым с вами. Похоже, вы помогли спасти наш корабль на вашей планете от ловушек и оружия, поставленных вашим же народом, и мы вам за это благодарны, а вы в ответ принялись болтать насчет дружбы и родства. Чистое лицемерие! Когда ваш народ считал себя родным нам? Когда космониты чувствовали, что имеют какое-то отношение к Земле и к ее народу? Конечно, космониты — потомки землян. Мы этого не забываем и помним, что вы забыли это. Больше двух столетий космониты правили Землей и относились к землянам, как к отвратительным короткоживущим больным животным. Теперь, когда мы становимся силой, вы протягиваете нам руку дружбы, но рука эта в перчатке, как и ваши руки. Вы, небось, не забыли вставить в нос фильтры? Правильно?

Глэдия подняла руки.

— Возможно, люди в зале и тем более те, кто видит меня по гиперволне, не знают, что я в перчатках. Их не заметно, но они есть, и я этого не отрицаю. И носовые фильтры, чтобы при дыхании попало меньше пыли и Микроорганизмов. И моюсь я чаще, чем это требуется для чистоты. Этого я тоже не отрицаю. Но это результат моих недостатков, а не ваших. У меня слабая иммунная система. Моя жизнь слишком комфортабельна, и я подвергалась очень малым опасностям. Не я это выбирала, но я должна платить за это. Что сделал бы любой из вас, окажись он в моем положении? Что сделали бы в частности Вы, мистер Бастермейн?

Бастермейн угрюмо ответил:

— Я сделал бы то же, что и вы, и рассматривал бы это как признак слабости, непригодности к жизни, а следовательно, обязан был бы уступить дорогу более сильным. Женщина, вы говорите о родстве с нами. Вы мне не родня, вы из тех, кто пытался уничтожить нас, когда имел силу, а ослабев, заискивает перед нами.