Роботы утренней зари

Услышав эти спокойные слова, Глэдия почувствовала, что вся кровь отлила от ее лица. Она покачнулась, комната вокруг потемнела. Она почувствовала мягкое прикосновение сильных рук и поняла, что это руки Дэниела. Она медленно опустилась в кресло. Издалека до нее донесся голос Мандамуса:

— Правда ли это, мадам?

— Конечно, правда.

Воспоминания! Они всегда здесь, но обычно спрятанные. А в один прекрасный день их как бы выталкивает, и они возникают, резко очерченные, в цвете и движении, как живые.

Она снова была молода, моложе этого человека перед ней. Достаточно молодая, чтобы ощущать трагедию и любовь — в мертвящей жизни на Солярии, которые дошли до своего пика при горьком конце первого из тех, кого она считала мужем. Нет, она не назовет его имени даже сейчас, мыслен но. Затем были месяцы волнующих эмоций со вторым — нечеловеком — которого она называла мужем. Джандер, человекоподобный робот, был отдан ей, и она сделала его целиком своим орудием, но он, как и первый муж, внезапно умер. И затем, наконец, был Илайдж Бейли, который никогда не был ее мужем, и она встречалась с ним только дважды, и оба раза всего на несколько часов за немногие дни. Илайдж, до щеки которого она дотронулась рукой без перчатки, и это прикосновение ее зажгло, Илайдж, нагое тело которого она позднее обнимала и, наконец, обрела по-настоящему.

Потом третий муж, с которым она жила спокойно и мирно, без триумфов и страданий, с твердым решением не вспоминать. Так было до того дня — она точно не помнила, какой именно день так ворвался в сонные непотревоженные годы — когда Хэн Фастольф попросил разрешения навестить ее. Глэдия смотрела на него с некоторым беспокойством, потому что он был слишком занятым человеком для легкого общения. Прошло всего пять лет после кризиса, который сделал Хэна ведущим государственным деятелем Авроры. Во всем, кроме титула, он был Председателем и настоящим лидером Внешних Миров. У него оставалось очень мало времени на то, чтобы быть просто человеком. Эти годы оставили на нем свой знак и продолжали оставлять до последних лет, когда он печально умирал, сознавая свое крушение, но не прекращая борьбы. Келдин Амадейро, который потерпел поражение, был здоров и крепок, как бы в доказательство того, что за победу расплачиваются дороже.

Фастольф по-прежнему говорил мягко, был терпеливым и безропотным, но даже Глэдия, не интересовавшаяся политикой и бесконечными манипуляциями власти, знала, что контроль над Авророй держится только благодаря постоянным и неослабевающим усилиям, вытягивающим из Фастольфа все, что делало жизнь ценной, и он жил только тем, что считал благом… для кого? Для Авроры? Для космонитов? Или это была просто неопределенная концепция идеализированного блага? Она не знала, но не спрашивала. Но это было всего лишь через пять лет после кризиса. Фастольф все еще производил впечатление молодого человека, и его приятное простое лицо все еще было способно улыбаться.

— У меня известие для вас, Глэдия, — сказал он.

— Надеюсь, приятное?

— Он взял с собой Дэниела. Это был знак, что старые раны зажили, что она могла смотреть на Дэниела с честной симпатией, а не с болью, как раньше — потому что он был копией ее умершего Джандера. Она могла разговаривать с Дэниелом, хотя он отвечал голосом Джандера. За пять лет ран а зарубцевалась, боль умерла.

— Надеюсь, да, — сказал Фастольф.

Он ласково улыбался.

— Приятно, что у меня есть старые друзья, — ответила она.

Она пыталась, чтобы эти слова не прозвучали ядовито.

— Об Илайдже Бейли.

Пять лет как не бывало. Она почувствовала удар и внезапно резкую боль вернувшихся воспоминаний.

— Как он? — спросила она полузадушенно после минуты ошеломленного молчания.

— Вполне хорошо. И, что более важно, он близко.

— Как? На Авроре?

— На орбите вокруг Авроры. Он знает, что не получит разрешения на посадку, даже если я употреблю все свое влияние. Он очень хотел бы увидеть вас, Глэдия. Он связался со мной, поскольку думал, что я смогу устроить вам визит на его корабль. Я полагаю, что смогу, но только если вы хотите этого. Вы хотите?

— Я не знаю… Это так неожиданно…

Он подождал и спросил:

— Глэдия, скажите по правде, как вам живется с Сантириксом?

Она недоуменно посмотрела на него, как бы не понимая причины смены разговора, но потом до нее дошло.

— Мы хорошо живем.

— Вы счастливы?

— Я не несчастлива.

— Я что-то не слышу воодушевления.

— Долго ли может существовать воодушевление, даже если оно и было?

— Вы предполагаете когда-нибудь иметь детей?

— Да.

— Планируете изменить брачный статус?

Она твердо покачала головой.

— Пока нет.

— В таком случае, моя дорогая Глэдия, если вы хотите совета от довольно скучного человека, чувствующего себя до отвращения старым, — откажитесь от приглашения. Я помню то немногое, что вы рассказали мне после отъезда Бейли с Авроры, и, сказать по правде, вывел из этого куда больше, чем вы, вероятно, думаете. Если вы увидите его, вы можете испытать разочарование после своих ярких воспоминаний, а то и хуже — разрыв хрупкого удовлетворения, и вы его не почините.