Роботы утренней зари

— Мистер Бейли, во-первых, мои роботы защитят меня. Нужно открыть настоящую войну, чтобы захватить меня или мои записи. Во-вторых, если бы даже это удалось, никто из роботехников не рискнул бы украсть или силой вырвать у меня секрет, потому что это полностью погубило бы его профессиональную репутацию. В-третьих, на Авроре это неслыханное дело. Один намек на непрофессиональную атаку на меня тут же склонит Совет и общественное мнение в мою пользу.

— Так ли? — пробормотал Бейли.

Он проклинал себя за то, что должен работать с делом, деталей которого не понимает.

— Так. Даю слово. Они уничтожат меня ложью.

— Какой?

— Мне приписывают не только уничтожение робота. Шепчутся — пока только шепчутся — что это только эксперимент, что я разрабатываю систему быстрого и эффективного уничтожения человеческого мозга, и, когда мои враги сами создадут таких роботов, я с членами своей партии уничтожу всех этих роботов, чтобы Аврора не могла заселять новые планеты, и Галактика осталась бы для моих союзников землян.

— Разве можно этому поверить?

— Конечно, нет. Я сказал вам, что это ложь. Такой метод уничтожения даже теоретически невозможен, а народ в Институте Роботехники не готов создать своих человекоподобных роботов. Я не мог бы совершить массового уничтожения, даже если бы хотел.

— Тогда вся эта выдумка рухнет под собственным весом.

— К несчастью, не сразу. Хотя это и бессмыслица, она продержится столько, сколько надо, чтобы восстановить против меня общественное мнение, и на выборах меня провалят. Постепенно все узнают, что это вздор, но будет уже поздно. И Земля в этом случае сыграет роль мальчика для битья. Обвинение, что я стараюсь в пользу Земли, весьма мощное, и многие поверят вовсе, вопреки здравому смыслу, потому лишь, что не любят Землю и землян.

— Значит, недовольство против Земли растет?

— Именно. С каждым днем положение становится хуже как для меня, так и для Земли, и у нас очень мало времени.

— Но если бы вы действительно хотели провести опыт по уничтожению робота, зачем бы вам искать его в чужом доме? У вас под рукой Дэниел. Вы могли бы экспериментировать на нем.

— Нет, — сказал Фастольф, — в это никто не поверит. Дэниел — моя первая удача, мой триумф. Я ни при каких обстоятельствах не уничтожу его. Я, естественно, обратился бы к Джандеру. Все сочтут меня дураком, если я буду уверять, что мне разумнее всего было бы пожертвовать Дэниелом.

Бейли погрузился в молчание.

— Как вы себя чувствуете, мистер Бейли?

Бейли тихо ответил:

— Если вы спрашиваете, каково мне Снаружи, то я даже не думаю об этом. Если же вы имеете в виду нашу дилемму, то меня словно вталкивают в ультразвуковую, растворяющую мозг, камеру. Зачем вы послали за мной, доктор Фастольф? Что я вам сделал, что вы так поступили со мной?

— По правде сказать, это была не моя идея, и меня оправдывает только мое отчаяние.

— Чья же это идея?

— Хозяйки дома, куда мы сейчас идем. Она посоветовала мне это с самого начала, а у меня не было лучшей идеи.

— Но как она могла советовать такое?

— О, разве я не объяснил вам, что она вас знает? Вот она, ждет нас.

Бейли растерянно поднял глаза.

— О, дьявол! — прошептал он.

Перед ним стояла и грустно улыбалась молодая женщина.

— Я знала, Илайдж, что это будет первое ваше слово, когда я снова увижу вас.

Бейли уставился на нее. Она очень изменилась: волосы стали короче, лицо еще более расстроенное, чем два года назад, и вроде бы постаревшее больше, чем на два года. Но все-таки это была Глэдия: то же треугольное лицо с выступающими скулами и маленьким подбородком, такая же маленькая, хрупкая, как у подростка, фигура.

Он часто видел ее во сне — хотя не в откровенно-эротическом плане — после возвращения на Землю. Он никогда не мог подойти к ней. Она всегда была далеко и не слышала, как он ее звал.

Не трудно понять, почему сны были такими: она была солярианка и нередко находилась среди других людей.

Илайдж был запретным для нее, потому что был человеком, и, конечно, потому что он с Земли. Хотя дело об убийстве, которое он тогда расследовал, вынудило их встретиться, она была полностью закрыта от настоящего контакта. Однако, при их последней встрече, она, вопреки здравому смыслу, коснулась его щеки обнаженной рукой. Она знала, что может заразиться. И он дорожил этим прикосновением, потому что все ее воспитание делало это бессмысленным.

Со временем сны стерлись.

Бейли сказал несколько глупо:

— Значит, вы были владелицей…

Он замолчал, и Глэдия продолжила его фразу:

— …робота. А два года назад у меня был муж. Все, чего я касаюсь разрушается.

Бейли не вполне понимая, что делает, прикоснулся к своей щеке. Глэдия, казалось не заметила этого жеста, и продолжала:

— Вы приехали и спасли меня тогда. Простите меня, что я вызвала вас снова. Входите, Илайдж, и вы, доктор Фастольф.

Фастольф отступил назад и пропустил Бейли, а потом вошел сам. За ним вошли Дэниел и Жискар, и тут же заняли свободные ниши в стенах. Казалось, Глэдия должна была отнестись к ним с безразличием, как обычно люди к роботам. Однако, мельком взглянув на Дэниела, она вздохнула и сказала Фастольфу: