Роботы против фей

Дьюк собрался было сказать что-то еще, но замер с открытым ртом. Принялся вглядываться в грудь робота. Происходило что-то странное, совершенно непонятное. Перед ним, на груди Фермера, было ржавое пятно, и Дьюк тер его тряпкой. Но теперь, когда ржавчина под его рукой сошла, вдруг обнажилась яркая металлическая поверхность. Дьюк глянул на тряпку и понял, что тер робота той частью тряпки, которая была испачкана его кровью. Но вместо того, чтобы своей кровью добавить грязи к той ржавчине, что уже была на груди Фермера, он очистил металл, и теперь эта область сияла, словно нержавеющая сталь.

– Но ведь я не… – начал он и, не договорив, потер еще. Площадь чистого сияющего металла увеличилась до размеров монеты в четверть доллара. – Это ведь не…

Дьюк закрыл рот и теперь стал тереть поверхность груди чистым углом тряпки. Ржавчина слетела, но металл остался прежним – окислившимся, красно-серым. Дьюк плюнул на тряпку и вновь потер – тот же результат.

Но та область поверхности сияла как звезда. Дьюк посмотрел на пятна крови, покрывавшие тряпку, потом вновь на Фермера.

– Не будь идиотом, – сказал он самому себе.

Через несколько секунд он приложился окровавленной частью тряпки к месту, которое дважды тер без всякого результата. На этот раз бурый цвет исчез, словно глубоко въевшуюся грязь стерли мощным чистящим средством. В неясном свете металл сиял, как огонек.

– Да не может быть, – пробормотал Дьюк. – Как же это?

Он тер и тер, пока пятно не сделалось размером с ладонь. К этому моменту тряпка стала совершенно черной от грязи и ржавчины, которые смешались с кровью. Наклонившись, Дьюк увидел свое отражение в ясном как зеркало металле.

Пытаясь понять, что происходит, он принялся выуживать из памяти какие-нибудь сведения из школьных наук. Не содержит ли кровь какого-нибудь фермента, способного уничтожить ржавчину? Вряд ли. Может быть, это из-за температуры крови? Скорее всего, нет. Ведь он плевал на тряпку, а у слюны такая же температура, как у крови, тем более через минуту после плевка.

И что у нас остается?

Дьюк снова принялся тереть, но крови на тряпке почти не осталось, и эффект был уже не тот. Он вновь плюнул – ничего. Даже промышленный абразив – и тот не работал.

– Какого черта? – спросил он робота.

Фермер не ответил.

Им овладела тупая злость, хотя причин ее он понять не мог. Ну, почистил он кусок металла. Большое дело! Раньше у нас была ржавая груда бесполезного металла, а теперь она стала немного чище.

Он ткнул Фермера кулаком в бок. Не слишком сильно, но так, чтобы почувствовать боль.

– Черт бы тебя побрал! – прорычал он, и вдруг на него вновь напал кашель. Куда сильнее, чем в тот раз! Кашель навалился так быстро, что Дьюк не успел даже прикрыть рот; он согнулся, словно в живот ему нанесли тяжелый удар, и только уперся ладонями в грудь Фермера, чтобы не разбить лицо о его железную грудь. Приступы терзали его, рвали легкие, выворачивали наизнанку. Слюна и кровь брызгали на грудь робота, на чувствительные электроконтуры открытой панели управления. Но ничего не вспыхивало, не искрило – Фермер был мертв.

Дьюк кашлял, и тяжесть каждого нового спазма сгибала его, опускала голову все ниже между рук, которыми он держался за робота. Неужели он терпит поражение? И уже не в состоянии сопротивляться? Его просто ставят перед фактом: теперь будет так, и только так. Ни таблетки не помогут, ни соблюдение режима. Все теперь пойдет под откос, ускоряясь с каждым днем.

Да. Кашель, как громадный кулак, готов был сокрушить его. Может быть, не в эту самую минуту, но очень скоро. Вне всякого сомнения.

Свежая кровь брызнула на грудь робота. Дьюк умирал, прямо здесь и прямо сейчас, чувствуя, как одна за другой отказывают его внутренние системы.

Простите меня, подумал он. Как жаль, что он не может прокричать эти слова тем, кто его любил и любит.

Пять долгих жестоких минут кашель не отпускал Дьюка. Наконец кашель затих, и Дьюк, согнувшись, с лицом, залитым слезами, и кровью, текущей по губам и подбородку, принялся с трудом переводить дух. Холодный липкий пот бисером выступил на его лбу и заструился вниз по спине.

Похоже, минутная стрелка на его внутренних часах отвалилась от циферблата – Дьюк не мог понять, сколько времени он простоял, держась за стену. Когда же ему удалось восставить дыхание, единственным словом, которое он выдавил из себя, было:

– …пожалуйста…

И вновь, и вновь:

– …пожалуйста… пожалуйста…

Дьюк наконец смог встать и поплелся домой, и на это у него ушло двадцать минут. Словно от амбара до дома пролегла тысяча миль.

4