Робеспьер

Виссери внешне покоряется, на целый месяц... С насмешкой он рассказывает: "С большим отвращением я убрал остриё шпаги, чтобы утихомирить невежественных бунтовщиков. Я немного утешился, заменив его другим наконечником, более коротким, который вместе с остроконечным флюгером образовывал громоотвод. Вот так и перехитрили невежественную толпу". Но юмора ему недостаточно; чтобы добиться справедливости, он подаёт апелляцию в совет Артуа и доверяет своё дело коллеге Бюиссару, который в течение двух лет тщательно готовится к его защите. Он делает выборки из научной прессы. Он пишет признанным учёным. Он оповещает и приводит в движение республику Писем и Наук[36]: отец Котт советуется с маркизом де Кондорсе, бессменным секретарём Академии наук; аббат Бертолон на публичном сеансе Академии Монпелье упоминает "Сент-Омерское дело" и бросается "насмешками над глупцами-судьями этого местечка"; Маре, со своей стороны, занимается получением благоприятного отчёта от своей Академии в Дижоне.

В 1782 г. докладная записка готова; работая над ней, Бюиссар следует совету знаменитых парижских адвокатов (Тарже, Анри, Польвереля и Лакретеля), тогда как другая подписана четырьмя арасскими адвокатами, среди которых мы не видим Либореля. К концу сентября девяносто шесть её страниц выходят из-под станка печатника Никола. Формат записки подчёркивает её оригинальность... В то время как в 1780-е гг. юридические записки выходили в формате in-quarto[37], Бюиссар делает выбор в пользу in-octavo[38], самого маленького - немного больше, чем наши карманные книги, - который использовался для большинства периодических изданий, в частности, научных. Брошюра не позиционировалась как исключительно юридическая; она обращалась к судейским чиновникам, но также, и даже в первую очередь, к более широкой публике, даже если Виссери и опасался, как бы она не заставила "зевать из-за некоторых научных пассажей и несколько пространных рассуждений".

Бюиссар верит в науку, и он хочет её защитить; он отдаёт должное открытиям прошлого, которые способствовали объединению "двух миров" и возлагает надежду на завоевания, которые позволят "утихомирить волны моря и бурь" или защитить "деревни от града". И именно в этом полном надежд веке, когда разгаданы тайны электричества, хотят запретить его использование в громоотводе? Опираясь на выдержки из своей переписки с учёными и из прессы, он разоблачает приговор эшевенов как неправомерный по сути, так как он опирается на неверную оценку громоотводов, так неправомерный и по форме, так как судьи должны были бы высказаться после того, как будет озвучено мнение специалиста. Хотя он и находится в плену мнения парижских адвокатов, которые рекомендовали обратиться в Академию наук, он не отвергает окончательное судебное решение; если заключения покажутся им неудовлетворительными, пишет он (но только в этом случае), судьи могут проконсультироваться с Академией. Его молодой коллега не будет столь робок.

С осени 1782 г. Робеспьер знает, что устная защита дела будет поручена ему. В него верят; в октябре 1782 г. Виссери пожелал ему "покрыть себя славой в процессе ведения дела" и, в декабре, в письме Бенджамину Франклину он представляет его как одного "из самых красноречивых юристов Арраса". Робеспьер хочет быть на высоте. В мае 1783 г. он выступает в суде дважды. Никому из свидетелей не позволено входить в залу слушаний; жесты, взгляды, интонация и возможные импровизации были утрачены, но напечатанные тексты воспроизводят ходы адвоката, их силу, их оригинальность... Как поддержать мнение Жерара Вальтера, что подача Робеспьера была "совершенно неинтересной"? Конечно, он получает научную документацию Бюиссара; что может быть более естественным, чем два юриста, работающие сообща? Он добавляет к ней несколько деталей, о Франклине в своём первом выступлении и о хине - во втором. Но не это главное. Если защита Робеспьера далека от того, чтобы быть бледным отражением напечатанной докладной записки его старшего коллеги, то это благодаря её стратегии и её целям.