Ритуал для посвященных

Ооржак достала пачку «Беломорканала», вытряхнула папиросу, по-мужски смяла мундштук гармошкой, закурила.

— Вы живете в больших городах, упиваетесь цивилизацией и не подозреваете, что совсем рядом кипит другая жизнь, наполненная предрассудками и многовековыми обычаями. Подчас мы живем рядом, но в разных мирах. Для вас, европейцев, бродячая собака — это экзотика, милая зверушка, которую так и тянет погладить и покормить. Для нас, народов Сибири и Севера, собака — или преданное домашнее животное, или опасный дикий враг. Бродячая собака — враг. Бездомные псы собираются в стаи и в феврале, когда начинаются «сучьи свадьбы», становятся особенно агрессивными, способными напасть на человека и растерзать его. В силу жизненного опыта и воспитания я знаю, что бродячих собак надо безжалостно отстреливать, а девочка, которая живет в квартире подо мной, при мне кормила дворняжку мороженым. Я, эта девочка и ее родители никогда не поймем друг друга. Мы — из разных миров, а молодая якутка поняла меня с полуслова.

Я встретила ее в женской консультации, убедилась, рассмотрев живот, что должен родиться мальчик, и позвала поговорить с глазу на глаз. Алексеева сразу же поняла, что я хочу. Она вначале отказывалась, но потом согласилась, что одной ей воспитать ребенка будет не под силу. Даже если она бросит институт и пойдет работать, то ничего хорошего не получится. Куда ее возьмут без образования и опыта работы? Посуду в столовой мыть, нянечкой в детский сад? Пособие для матери-одиночки — двадцать рублей в месяц. Попробуйте на эти деньги одеть ребенка. Детские импортные ботиночки на базаре стоят шестьдесят рублей. В обычном магазине в разы дешевле, но какая мать не захочет, чтобы ее дитя было одето и обуто не хуже всех? Лесная кукушка — не коварная и не злая птица. Нет. Она просто не приспособлена, чтобы самой высидеть и выкормить птенцов. Природа так распорядилась, что кукушка подбрасывает яйца в гнезда другим птицам и больше не заботится о воспитании потомства.

Алексеева при сложившихся жизненных обстоятельствах ничем не отличалась от кукушки, надо было только убедить ее, что в моей семье мальчику будет лучше во всех отношениях. Про то, что я хочу отдать его в ламы, направить для обучения в Тибет, я, конечно же, промолчала. Сказала только, что заменю ее сыну мать и буду воспитывать как своего собственного ребенка. Алексеева попросила неделю на обдумывание и согласилась. Я опасалась, что после родов она передумает. Увидит младенца, почувствует зов крови и откажется от предложения, но все обошлось. Рассудок победил материнский инстинкт.

Мы, азиаты, ближе к природе и менее сентиментальны, чем европейцы. Когда вы упивались комфортом, мы выживали, подчас в нечеловеческих условиях. У нас свои нормы морали, так что осуждать Алексееву не стоит. Она желала своему ребенку блага и поступила так, как должна была поступить.

Сразу после родов я помогла Алексеевой снять квартиру, дала денег на первое время. Про деньги это я так, не для протокола говорю. Если вы будете меня официально допрашивать, я от любых денег открещусь, и вы мне ничего не докажете. Еще по моему совету Алексеева позвала жить с собой девушку-якутку по фамилии Попова. Она должна была подтвердить, что ребенка действительно похитили.

— Нельзя ли было выбрать другой способ обмена младенцем? — не удержавшись, спросил Воронов. — К чему это нападение, мужик с хлороформом?

— Потом, — оборвал Виктора Долголеев. — Продолжайте.

— Сразу же после встречи Нового года я поехала к Алексеевой. В окне на кухне были задернуты занавески. Это был условный знак, что все идет по плану, гости ушли. Я зашла в квартиру, дала Алексеевой детские вещи, которые принесла с собой. Младенцу, чтобы он не плакал в дороге, смазала губы настойкой чернокрыльника поздноцветущего, сильнодействующего снотворного средства. Остатками настойки мазнула по губам подруге Алексеевой, чтобы она не проснулась раньше времени.

Когда ребенок был готов в дорогу, я провела старинный обряд, который должен был задобрить духов. Дорогой мохеровый шарф означал благополучную дорогу к заветной цели, золотое кольцо — оплату пути в Тибет, с хлебом и свечой, я думаю, все и так понятно. Над оберегами я произнесла молитвы, попрощалась с матерью и ушла. Больше я ни Алексеевой, ни ее подруги не видела. Что у нее происходило — не знаю. Я бы уже давно увезла младенца в Туву, но он покрылся подозрительной сыпью, и мне пришлось лечить его народными средствами. К врачам, сами понимаете, я обратиться не могла.

— Прощаясь с Алексеевой, вы оставили ей денег на неотложные нужды? — спросил Долголеев.

— Оплаты за ребенка не было. Я же не покупала его, а брала на воспитание. Но я чувствовала, что вопрос о покупке может возникнуть.

— Вы опасались разоблачения?