Рихтер и его время. Записки художника

Я давно не получал (а может, и вообще) таких хороших и интересных писем.

Спасибо!

Несколько раз Нина Львовна звонила по Вашему телефону, но безуспешно. Хотелось бы Вас повидать. Сейчас я опять уезжаю – до октября, а там, надеюсь, мы встретимся (обязательно!).

Шлю привет и добрые пожелания всей Вашей семье и крепко целую.

Святослав Рихтер.

Открытки от Святослава Рихтера

В течение всей жизни я получал открытки от Него.

Отвечать на них было не принято, да и невозможно. Рихтер нигде не останавливался надолго.

Адрес на фирменных конвертах гостиниц зачеркивался его рукой. Это означало, что его уже нет там.

В его коротких письмах содержание было максимально сжато, сведено к одной фразе, но оно всегда связывалось с изображением. Как-то он долго не писал, а потом прислал несколько сердечных слов на открытке с фрагментами росписи Сикстинской капеллы – две руки, протянутые друг к другу. Руки почти коснулись, и у меня было чувство, что он дотронулся до меня…

Или длинный архитектурный пейзаж. Классическая, идеальная красота. На обороте: «Митя, шлю Вам привет из прекрасной Италии. Ваш Святослав Рихтер».

Открытка из Японии. Изысканное черное кружево по белому фону. На обороте: «Митя! Вот какие здесь деревья!»

И все…

В открытках к Анне Ивановне Трояновской перед обращением всегда стояло Что это такое? Это ритмическая фигура начала Фантазии Шуберта «Скиталец», начала любимейшего его сочинения. Он как-то сказал о «Скитальце»: «Для меня это, быть может, лучшее сочинение в мире».

Но почему именно Анне Ивановне Трояновской посылалось это та, та-та-та, та-та-та?

Это был его стук. Так стучал он ей в окно, в нижнюю часть стекла, или по железу карниза.

Анна Ивановна жила на первом этаже старого дома близ Никитских ворот.

Она жила в той же квартире, где и родилась в 1885 году. До революции вся квартира в одиннадцать комнат принадлежала ее отцу, доктору Трояновскому. Теперь же здесь теснились одиннадцать семей. Бывало трудно. В коридоре у общего телефона часами с кем-то бранился таксист. Потом его сменял студент. У него бурно шла личная жизнь. Потом вылезала полоумная, пьяная старуха, на лиловых отечных ногах, с редкими длинными волосами, свисавшими до поясницы, и бессмысленными глазами. Было в ней что-то от утопленницы. Ее звали Ундина. Она как будто тоже пыталась звонить, но главное, ждала коридорных встреч. Иногда она кокетничала, иногда мочилась прямо у телефона, и после нее всегда болталась на шнуре не положенная на рычаг трубка.

Словом, жили не хуже других. Никто никого не замечал, однако все замечали музыку.

Музыка раздражала.

Рихтер никогда не звонил у двери, а стучал с улицы (!) Скиталец…

Это произведение все время было с ним в жизни. Но только ли? Оно было в его Судьбе.

В Москве в разное время было у него четыре адреса. Сначала – Арбат, где он жил у жены, певицы Нины Дорлиак. Это тоже была коммуналка. Правда, они занимали две комнаты, но в коридоре, на кухне было почти то же, что и у Анны Ивановны.

Потом, уже в пятидесятых годах, они переехали в отдельную двухкомнатную квартиру, у самой железной дороги на краю города. Так с коммуналками было покончено. Но появившиеся у него два рояля съели все жизненное пространство его первого собственного пристанища.

Следующее их жилье – квартира в Доме Союза композиторов, выстроенная на Сталинскую премию, присужденную ему в те годы.

Однако дом музыкантов отличался такой звукопроводностью, что день и ночь гудел и гремел. Заниматься там было почти невозможно, и он продолжал играть у Анны Ивановны. В начале семидесятых они опять переехали. Теперь это был дом на Бронной, где они получили две квартиры рядом на самом верху. Стену разобрали, и получилось жилье в пол-этажа.

Там было красиво и очень просторно. Из окна широко открывался город. Комната с двумя роялями годилась для любой работы и даже для домашних концертов. Ее высота была заметно больше, и звук летел, как в маленьком зале.

Это сделали специально для Рихтера.

Но он мало жил в своем прекрасном доме, хотя и любил его.

Но больше он любил новое. Новые города, новые дороги, вагон, луну, летящую, как раскаленное ядро, над ночною землей. Он любил любой транспорт, кроме самолета. Он много ездил в те годы. А когда бывал дома и выдавалось время, более всего любил ходить пешком. Он дважды обошел Москву. Каждый круг был протяженностью почти в 300 километров. Он знал каждую деревню, каждую речушку в Подмосковье.

А еще он любил автомобиль. Он изъездил на автомобиле всю Европу и Россию – от Англии до Японии.

Его переезды и остановки планировались заранее, и путь пролегал там, где он еще не бывал. Так составлялись все его концертные турне. Это была и работа, и путешествие. Не знаю, нашелся ли хоть один город в цивилизованном мире, где бы он не играл!

Фантазия Шуберта «Скиталец» – это не просто любимое его сочинение. Это – он сам, – это его подпись. Его знак! Этим он начинал свое письмо.

Это я! Я иду!

* * *