Рихтер и его время. Записки художника

Незнакомец чуть улыбнулся, чуть поклонился, но как-то так, как не кланялись люди нашей среды. В этом полупоклоне и полуулыбке была «манера». Мы разминулись. Я оглянулся и увидел: один ботинок у него был слегка надорван по шву, как бывает, когда обувь надевают и снимают не расшнуровав. Это тоже я отметил: надо же, такие ботинки – и не бережет! На дорожке туда и обратно отпечатались узорчатые следы заграничных подошв.

Мама сказала: «Кто-то от Анюши приносил билеты на концерт Рихтера», – и ушла в дом.

У сарая щипала траву наша коза, а я думал: «Кто бы это мог быть?» И почему-то мне казалось, что Рихтер и мой незнакомец – одно лицо. Но это было невероятно. Ведь не могла же Анюша послать самого Рихтера передавать кому-то билеты на его собственный концерт.

Через два дня мы с мамой пошли на концерт – сонаты Бетховена. На эстраду Большого зала консерватории вышел владелец надорванного ботинка. Вы знаете, это долго будоражило воображение. Подумать только, Рихтер был в нашем доме, сам билеты принес и… и не представился. А я вот – угадал… Каково?!

Прошло несколько лет нашего знакомства. Однажды Вы пригласили нас в гости по случаю новоселья. Вы с Ниной Львовной получили квартиру на улице Левитана, совсем рядом с нами. Вы предупредили нас, что там все пока не устроено, бедно и вообще «кое-как». Настоящий трактир. Поэтому одеваться следует как можно хуже, и если нет заплат на одежде, то их нужно пришить… Не помню сейчас, что помешало маме пойти к Вам, и я отправился один. Это было ответственно. Самостоятельный визит к Рихтеру! Легко ли в пятнадцать-то лет?! Однако делать нечего, приглашение было немыслимо не принять. Я наломал огромные ветки белой сирени и выпросил у соседки живого петуха. Мне казалось, это то, что нужно для колорита трактира. Не скрою, потом я терзался. Не слишком ли? Тем более что петух внес изрядную сумятицу и испачкал шкаф, единственный предмет мебели, только что купленный для новой квартиры…

А еще вспоминается мне чудесный праздник Пасхи, тоже в те годы, и тоже у Вас на улице Левитана. Мы вместе красили яйца, и вы рассказывали, как Ваша мама смешивала красные яйца с белыми, и получалось красиво и строго. Тогда я спросил Вас: «Как Вам кажется: Бог есть?» Вы задумались и долго молчали, раскрашивая яйцо. Потом сказали тихо и медленно: «Я не знаю…» И я понял или почувствовал всю сложность этого ответа. И полную его правду.

Вскоре настало время дач. Я приехал к Анне Ивановне в подмосковный Красногорск, где снимала она комнату с террасой у пожилых молодоженов, что было довольно трогательно и смешно.

Еще от калитки я увидел на подоконнике загорелый красно-медный локоть. Вы только что вошли, прямо передо мной. Собирались обедать. Анна Ивановна с Натальей Владимировной[11] хлопотали у керосинок.

Наталья Владимировна была тогда уже столь глуха, что прорваться к ней составляло изрядную трудность и требовало усилий. Анна Ивановна весело раздражалась и то и дело кричала ей:

– Ж..А!!

Наталья Владимировна ничего не понимала, но – о, ужас! – согласно кивала в ответ. Анна Ивановна, уронив голову на стол, хохотала до слез.

Отобедав, мы отправились куда-то по окрестностям. У самой калитки нас догнал хозяйский пес. Он почти впрыгнул Вам на руки. Помните, сколько весил этот обаятельный зверь? Уж никак не меньше тридцати килограммов. А может, и больше.

У плотины во дворе двухэтажного барака пьяновато пели. Видно, было застолье. Ситцевая фабрика, выстроенная сто лет назад, напоминала оперный замок. Она мочила свои стены в водах грязного пруда, но отражения были восхитительны, отражения были, как у Моне.

Мы продвигались по сырой и мягкой тропинке среди крапивы. Мне нравилось, как Вы ходите. Легко, стремительно, и голова слегка набок. Я старался ходить так же. И, знаете, имел успех у своих однокурсниц – ваших горячих поклонниц!..

Года через два, помню, Вы поехали за границу в первый раз. Это была Чехословакия. Все очень волновались. Концерты, как мы слышали, были замечательными. Приехав в Москву, Вы зашли к нам. Я получил от Вас альбом Йозефа Судека «Прага» с короткой надписью «Мите – Слава!», книгу об органах Праги, которой я зачитывался, галстук и щегольские плавки. Я их обновил, копая траншею, пробираясь к лопнувшей водопроводной трубе у стены нашего института. Это называлось «производственной практикой».

Прямо через день по приезде был Ваш концерт в Малом зале – долг, оставшийся с зимы. После Чехословакии Вы были усталым и напрочь забыли текст в фуге Цезаря Франка. Помню этот ужас. Вы держите правую педаль. Звуки стоят, как забор, а зал потрясенно молчит…

Я был подавлен. Часть ночи писал Вам письмо. Спустя два дня Вы пришли к нам с Ниной Львовной. И сразу стало легко и весело. Вы говорили о концерте и от души смеялись. И все было замечательно! И открытые двери в сад, и молодые вишни, и теплый воздух начала лета.