Ригведа

Учитывая вышеописанную ведийскую ситуацию и прежде всего весьма слабые представления обо всем, что касается вещей, к проблеме "слова и вещи" нужен особый подход. "Слова" и "вещи" оказываются неравноценными источниками реконструкции ведийской культуры. Во всяком случае нет никакого параллелизма и тем более автоматизма в заключениях от слова к вещи и от вещи к слову. Ведийская вещь сама по себе слишком редкое и малоинформативное явление с точки зрения соответствующей культуры, и в этом контексте она очень редко (можно сказать, в порядке исключения) оказывается первичным источником. Реально первичным является слово, и в тех случаях, когда оно обозначает вещь, исследователь получает доступ к вещи, но только как к ее языковому, "словарному" образу. Это положение и определяет роль языка, конкретнее, слова в нашем знакомстве с ведийским "вещным" космосом. Язык-слово выступает как наиболее надежный проводник в мир вещей, и поэтому, каковы бы ни были собственные цели языка, "экзоцентрически", с точки зрения этого "вещного" мира, именно язык-слово в данном случае г л а в н ы й, а во многих случаях и единственный источник реконструкции этого мира, воскрешаемого словом и им же открываемого и представляемого как объект исследования для специалиста в области материальной прежде всего, но и иногда и духовной культуры.

Говоря о роли языка-слова в решении подобной задачи из области ведийского "вещеведения", нужно помнить, что РВ представляет собой целое именно как текст, обнаруживающий себя в определенной языковой, словесной форме. Онтологически первичной оказывается текстовая конструкция, а не язык, слово. Словарь названий вещей извлекается из текста в результате вторичной операции¹⁶, а набор самих вещей, восстанавливаемых по их названиям, образует уже третичную операцию. Тем не менее, то обстоятельство, что о вещах, составляющих определенный уровень ведийской культуры, в конечном счете можно судить по т е к с т у, связано с рядом серьезных преимуществ по сравнению с ситуацией, при которой о вещах было бы известно только из словаря. Текст предлагает некий органический контекст для каждого упоминания названия данной вещи; нередко одно и то же название входит в ряд контекстов, и в таком случае информация о соответствующем названии и ее надежность значительно возрастают, что, в свою очередь, позволяет с большей уверенностью судить и о стоящей за этим названием вещи. Текст дает возможность реконструировать, хотя и опосредствованно, "вещный" контекст, который при удачных условиях помогает увидеть вещь в многообразии ее свойств, в действии, в употреблении, в результатах пользования ею, иначе говоря, представить себе признаковую, конструктивную, инструментальную и функциональную ее характеристику. Там, где возможно установление принципа семантической мотивировки названия вещи, открываются новые ракурсы темы отношения вещи, ее создателя, пользователя, цели, поставляемой ими перед этой вещью. Наконец, в более широком плане именно текст дает наилучшие возможности для уяснения статуса вещи и ее роли в целом данной культуры, что представляет собой дополнительный интерес, поскольку каждая культура по-своему оценивает и статус вещи и ее роль.

Прежде чем говорить о с л о в а х, которые в РВ употребляются для обозначения в е щ е й и по которым, собственно, последние и опознаются¹⁷ (исключительно или преимущественно; исключения очень редки), нужно сделать две оговорки относительно того, каким понимается объем "вещи" в этой статье и каким мог быть статус "вещи" для ведийских ариев - актуально или по данным "неглубокой" реконструкции.

Что касается первой оговорки, то вещь здесь понимается как нечто сделанное (т.е. искусственное, "культурное" уже по замыслу) или присвоенное (т.е. лишь вторично окультуренное, "культурное" не по замыслу или происхождению, но по использованию, употреблению, предполагающему первичную "природность" и последующее отчуждение от природы в пользу культуры). В обоих случаях очевидна цель-назначение вещи, но различие в том, что в одном случае акцент на делании и воплощении благодаря применению определенной технологии замысла в нечто новое, а в другом случае акцент на приспособлении старого, и до того известного; иначе говоря, "сильная" вещность vice versa "слабая" вещность (или "квази-вещность"). Отчасти по теоретическим, а отчасти по практическим соображениям в этой статье исключаются из рассмотрения некоторые классы объектов "слабого" или "дальнего" присвоения (элементы ландшафта, природы - живой и неживой и т.п.).

Вторая оговорка связана с необходимостью напомнить, что в ведийском, кажется, отсутствует слово, обозначающее вещь¹⁸, что, может, конечно, объясняться случайностью, связанной с ограниченным объемом текстов (впрочем, он достаточно значителен), но скорее всего сигнализирует о некоей принципиально иной ситуации. О ней можно судить по разным указаниям, из которых здесь могут быть указаны лишь два, и то вскользь.