Ревущая Тьма

Но во мне снова зазвучали слова, последние слова Райне Смайт. Она как будто повторяла мне в ухо: «Не идите на уступки!»

Я вновь нашел на проекции изувеченное лицо Смайт, ее невидящий, ослепленный огнем глаз. Теперь он остекленел. Она была мертва. На самом деле мертва. Проверить я не мог, но знал, что это так. Удивительно было, как она вообще пережила взрыв.

«Она мертва, – думал я, осознавая, что это правда. – Смайт мертва».

Я оскалился.

Решился.

Нобута с хлюпающим звуком испустило дух. Все его мышцы напряглись, голубой свет вспыхнул сбоку, где мой клинок вышел из тела. Мгновением спустя я деактивировал его – отчасти от сожаления, отчасти от осознания того, что сделанного не вернуть, как будто этим я мог отменить смертельное ранение.

Араната закричал гортанным, бессловесным криком, который я услышал не только из звуковых передатчиков кабины, но и сквозь корпус корабля. Это был крик душевной боли, крик, который был понятен как ксенобиту, так и человеку.

Боль.

Любая мораль зиждется на том, что боль – это зло. Наша. Их. Всякая.

Значит, я был злым? Или всего лишь сотворил зло?

Какая разница? Я сделал то, что должен был.

«Всегда вперед и вниз, не сворачивая ни налево, ни направо».

Я отпустил Нобуту, позволил ему упасть и удариться лицом о пол проекционной будки. Сколько я простоял, притягивая к себе всю тьму этой камеры, чтобы, как плащом, укрыть ею тело у своих ног? Моя шинель сгорела в ангаре, в огне, погубившем Смайт. Мне нечем было прикрыть Нобуту, нечего было сказать. Время для слов прошло. Для переговоров – тоже.

Араната что-то выкрикнул, но я не расслышал и не понял что. Вождь указал на оставшихся пленников, на тело Смайт. Сьельсины сорвали маски и бросились к легионерам, к носилкам Смайт. Выпустили когти и клыки.

Кровь. Звуки пиршества. Один схватил руку Смайт и вырвал ее из сустава, поднял над головой, как трофей, поднес к губам и принялся рвать. Звук был ужасен, невыносим. Я увидел, как среди всего этого Араната повернулся к Танарану, своему соплеменнику, и разрубил его надвое. Сейчас я понимаю за что. Танаран клялось, что я не наврежу Нобуте. Танаран ошиблось.

Валка ругалась на родном языке.

Я выключил передатчик, чтобы не видеть князя Аранату и его сородичей.

– Меч – наш оратор! – сказал я вслух, не обращаясь ни к кому, кроме себя.

Мой семейный девиз. Перед глазами так и стояли мои фамильные цвета – красная кровь, размазанная по черному полу. Потом, когда все закончилось, я вновь увидел ее, увидел изуродованные тела легионеров и сьельсинов по всему кораблю. Красное и черное. Черное и красное.

«Всех слов красноречивее мечи»[49]. Так считали солдаты на полях сражений со дня первого рассвета над Уруком на заре времен. Так считал Техелл, обращаясь к Тамерлану этими мертвыми словами первого Марло, – словами, которые мы присвоили вместе с его именем.

Глава 71 Надежда – это дым

– Остается только ждать, когда они прорежут обшивку мечом Смайт, – сказал я и, оглядевшись на остальных, добавил: – А у них, вообще, получится?

– Прорезать обшивку? – уточнила лейтенант Картье. – Высшей материей? Конечно. Внутренняя палуба почти целиком керамическая, не адамантовая. Это более легкий материал.

Пока мы говорили, медтехники заворачивали труп Нобуты в зеркальную фольгу. Я посмотрел им вслед, когда они исчезли в латунном коридоре. Только тогда я заметил, что мои руки дрожат, и сжал их в кулаки. Валка это тоже заметила. Я не понимал, что она чувствует. Жалость? Злость? Любовь? Эмоции сменялись на ее лице так быстро, что мне давно стоило прекратить попытки их прочесть.

Я тронул за плечо проходившую мимо женщину-медика:

– Что с детьми? С детьми Кхарна.

– Я… а! – Она удивленно уставилась на меня зелеными глазами, сомкнув брови. – Не знаю, милорд. Говорят, состояние стабильное, без перемен. Можно сказать, что они в коме, но в их головах столько устройств, что никто не может определить, что именно с ними происходит.

– Следите за ними, – вновь, чуть более твердо тронул я ее за плечо. – Если очнутся, скажите, кто их спас. Я, а не Империя. Это многое изменит.

Она кивнула и поспешила за коллегами.

Я повернулся. Лейтенант Картье с офицерами разбились на маленькие группы и разошлись кто куда, ненадолго оставив меня одного. Я пошатывался, с трудом удерживаясь на ногах. У меня не осталось сил, я больше не чувствовал боли, не мог позволить себе заплакать. Стенки «Скьявоны» загибались кверху, и потолок был значительно уже пола. Мне показалось, что они вот-вот обрушатся на меня сияющими волнами и раздавят. Я прикрыл глаза рукой, увидел на ней кровь. Меня едва не стошнило. Я попробовал вытереть руку, но лишь сильнее размазал пятно.

– Адриан! Вы в порядке?

Одиночество не продлилось долго. Валка появилась рядом, когда я привалился к стене. Я потянулся к ней, отчаянно мотая головой.

– Нет. Я… – произнес я онемевшим языком, не находя слов. – Я… Этого не должно было случиться. Этого не должно было случиться, Валка. Я не должен был. Не должен.