Реверс

— Какой смысл ему говорить, если вы всё равно не верите? Мой клиент берёт пятьдесят первую статью! Но не для того, чтобы мешать установлению истины по делу, а в знак протеста против неправомерного задержания.

Панкратова тараторила и одновременно с пулемётной скоростью строчила жалобу.

Февралёв глядел на неё удручённо. Видок у следователя по ОВД сегодня был квёлый. Худое лицо бледнее обычного. На меловом фоне веснушки приобрели новый окрас, кофейный. После пятничного аврала Кирилл вернулся домой за полночь. Сил не хватило даже на то, чтобы принять душ. Утром с трудом восстал из руин.

Глядя на сыновьи страдания, мать сокрушалась, что он не пошёл по учёной стезе.

«Как будто, от меня зависело, — мысленно оппонировал ей важняк, расправляясь с глазуньей из пяти яиц. — Александр Михайлович, как узнал про аспирантуру, такой крик поднял, в окнах чуть стёкла не вылетели».

— Мам, а добавки можно? — двинул на край стола до блеска вычищенную тарелку.

— Вот умница, — умилилась мать, с трудом удерживаясь от того, чтобы погладить сына по голове.

Хороший аппетит — отрада для материнского сердца независимо от возраста чада.

Накопившаяся усталость не отразилась, однако, на экстерьере Февралёва. Рубашка на нём белоснежная, строгий галстук завязан идеально, отутюжены классического покроя чёрные брюки. Подбородок выбрит до матового лоска, усики аккуратно подстрижены. Цитрусовое облачко любимого одеколона «О'Жен» заменяло следователю визитную карточку.

Дописав жалобу, Панкратова кумекала, как изготовить второй экземпляр для проставления на нём отметки о получении. Подскочила к Рязанцеву, ладошкой пришлёпнула бумагу к столу.

— Скопируйте!

По нулевой реакции поняла — с этим толстокожим амбалом каши не сваришь, и юлой крутнулась к следователю.

— Отдаю вам, Кирилл Сергеевич, при свидетелях.

— Я не могу принять, — Февралёв отодвинулся вместе со стулом. — Жалоба адресована прокурору. А я не прокурор и не почтальон! Обратитесь в канцелярию межрайонной прокуратуры, — важняк гвоздил Римму Устиновну её же оружием.

Отповедь давалась следователю непросто, баритон его вибрировал от волнения. Обладатель красного диплома понимал, что по закону адвокат права. Де-факто Жидких был ограничен в свободе передвижения позавчера вечером. Но, если добуквенно соблюдать догмы, изобретённые депутатами-инопланетянами, не раскроешь ни одного серьёзного преступления.

Пошипев змеёй, у которой иссяк яд, наобещав кучу проблем, Панкратова спрятала жалобу в ридикюль.

Следователь ретиво собрался и убежал. В прокуратуре его ждал шеф. Нужно было экстренно принимать принципиальное решение по аресту. Счёт пошёл на часы.

Панкратова перекинулась с Жидких несколькими фразами на бытовые темы и насела на Рязанцева:

— Я закончила с подзащитным. Верните его в ИВС.

— Позже, — невозмутимо отозвался убойщик.

— Интересно, почему?! Хотите беседовать с ним в моё отсутствие? Колоть?! Разводить? Так, кажется, это у вас называется? Это незаконно. Потом, он всё равно говорить с вами не будет.

— В изоляторе обед. До двух часов никого не пустят.

Объяснение выглядело правдоподобным. Адвокат знала, что в ИВС постоянно какие-то заморочки — этап, пересменка, дезинфекция, ремонт…

— Ладно. Я вас предупредила, лейтенант. Валерий Анатольевич, до скорого свидания!

Слушая удаляющийся стук каблуков, Андрей снял с пояса наручники. Будет спокойнее, если злодей полчаса посидит в браслетах. За это время коллеги успеют снять информацию, добытую агентом-камерником.

21

19 июня 2004. Суббота.

13.05–13.45

Братушку подняли наверх через пять минут после Жидких. Вернуться в «хату» он должен был раньше сокамерника, будто и не отлучался.

Встреча проходила в кабинете замначальника ИВС Капустина. Собственно, на кабинет конурка у лестницы, ведущей на цокольный этаж, тянула с натяжкой. Раньше здесь была каптёрка старшины. Тем не менее, помещение имело окно и, что очень важно, двойную дверь. Сейчас в кабинетике находилось трое мужиков, и даже боком было не протиснуться между письменным столом и исполинским двустворчатым облезлым железным шкафом.

Капустин, вечный майор предпенсионного возраста, навалился грудью на шаткую столешницу. Без привычного камуфляжа «ночь» он напоминал агронома, заскочившего в контору с посевной. В буйном ворохе его пшеничных кудрей застряли обрывки соломы. Коричневое от загара сухое лицо изрезано глубокими морщинами. Белёсые казачьи усищи прокурены до цвета ржавчины.

Он в старомодной клетчатой рубахе навыпуск и длинных смешных шортах. Из-под стола торчали сандалии сорок пятого размера, обутые на босу ногу. Как всегда, от Капустина много шума.

— Пряники и сахар бери, а варенье не тр-рожь! — раскатисто командовал он. — Не пр-ро твою честь!

Доступ к тумбочке имел только затёртый в дальний угол Братушка. Остальным было не подойти. В майорских закромах агент ориентировался, как в своём кармане.

— Сам-то, Евгеньич, будешь? — Игорь извлёк хозяйский бокал с аляповатым цветком на боку.

— В деревне начаёвничался, — отмахнулся мозолистой лапой Капустин.