Реверс

Вечерело в безмятежно-сиреневых тонах, жизнь в садоводческом товариществе укладывалась на боковую. Ласточки нарезали виражи высоко, хорошую погоду обещали.

Мужики хлебнули крепкого чаю с сахарком вприкуску. Заодно умяли батон и по толстому шмату варёной колбасы.

— Хорошо в отпуске. Торопиться никуда не надо, — выдал глубокую сентенцию Вадик.

Прежде чем попрощаться, ещё по сигарете оприходовали. Соколов уехал, а Миха продолжил наслаждаться благодатью. Воздух был остро приправлен специями деревни. Дымок, витиевато изрыгаемой трубой буржуйки, мешался с ядрёным запахом свежего навоза, куча которого темнела на соседнем участке.

Общение с природой способствовало процессу реабилитации. На пятый день трезвости Маштаков воспрянул физически, а вот нервишки шалили. Не восстановился сон, мучила тревога. Хотя умом Миха понимал — положение его лучше губернаторского.

Тем паче, что накануне он получил поддержку, откуда не ждал. В адрес на Циолковского наведался Александр Николаевич Веткин.

— Привет, дядь Миш. Угадай с трёх раз, как я вычислил твою явку?

Маштаков не стал гадать. Пригласил в квартиру, протянул руку. Гость, несмотря на возражения принимающей стороны, разулся.

— Так-так, — сказал он, проходя в комнату. — Угловая у вас, значит.

Деликатность остановила Веткина от расспросов насчёт ссадин на лице хозяина. Повреждения были под тёмной корочкой, свидетельствовавшей, что причинены они от одного до пяти дней назад.

Относительно бытовых условий Александр Николаевич также многозначительно промолчал.

— Ты бы видел, что тут вчера творилось! — криво усмехнулся Миха.

Приходя в себя после срыва, он учинил в апартаментах генеральную уборку. Выбросил мусор до последнего фантика, сутки проветривал помещение, с щёткой и мылом надраил полы. Усердствовал, несмотря на полученное указание съехать не позже воскресенья.

— Я на десять минут, — предупредил Веткин. — Глянул на досуге приговорчик твой, с нашей сотрудницей переговорил. Ты как, дядь Миш, настроен? По-боевому? Собираешься писать апелляцию?

— Есть смысл?

— Конечно. Гособвинитель просила на три месяца меньше, чем тебе впендюрила Майя Петровна. Смягчающие обстоятельства она напра-ас-но не учла. Ты реально принял меры к возмещению ущерба. Вину признал полностью, раскаялся. Никаких оснований давать тебе по максимуму.

— Ладно, это самое, напишу…

— Не ладно, а так точно. Садись и пиши.

Александр Николаевич выложил на стол бумагу и ручку. Продиктовал короткую апелляционную жалобу. Решение мирового судьи оспаривалось в городской суд. Такой порядок дипломированному правоведу Маштакову был в новинку.

Действующий сотрудник прокуратуры отметил, как испортился почерк у экс-коллеги. На смену каллиграфии пришли дремучие каракули. И писал он медленно, задумываясь, прежде чем вывести очередное слово.

— Ничего-ничего, надо Майку поучить, — раскрывал свой замысел Веткин. — Зазналась, как в судьи пролезла.

— А куда отдать жалобу? В канцелярию суда? Там же, вроде, надо два экземпляра и ещё квитанцию об уплате госпошлины?

— Я всё сам сделаю. Копию катну на ксероксе.

На этом добрые дела не закончились. Александр Николаевич предложил денег в долг. По этому вопросу (как и по подавляющему большинству других) у него имелось собственное оригинальное суждение. Он одалживал суммы, которые не жалко было простить. В данном случае ссудил полтораста рублей.

Общение длилось больше заявленных десяти минут, но былой закадычности не возникло. Комнату окутала густая атмосфера обоюдной неловкости. Сославшись на срочные дела, Александр Николаевич раскланялся. Получилось похоже на бегство.

Маштаков, как ни странно, не ударился в рефлексию по поводу своей никчёмности, выставленной напоказ. Вычленил из встречи рациональное зерно. Отсрочка вступления приговора в законную силу играла ему на руку. Чем позднее это случится, тем дольше им не заинтересуется инспекция исправработ, контролирующая отбывание наказаний, не связанных с лишением свободы.

«В запасе две недели верных. За это время, хоть тресни, нужно официально трудоустроиться».

С поправкой на новое место и скрипучую панцирную койку ночь прошла удовлетворительно. Просыпался Миха не более пяти раз, кошмар видел всего один. Но, как ни кутался в ватное одеяло, под утро замёрз.

Мигрень списал на избыток кислорода. Наскрёб по сусекам силы воли, чтобы не курить натощак. После завтрака без раскачки взялся за работу.

Там, где раньше росла клубника, копать было легко. Лопата вонзалась на штык. Целина на месте старого домика замедлила темп проходки. Хорошо, нигде не пришлось снимать дёрн. Плодородный слой был тощ. Нечерноземье! Суглинок чередовался с песком, а штыковая лопата — с совковой.

Перекурами Миха не злоупотреблял, и к полудню ленточный фундамент был отрыт на девяносто процентов. Оставалось немного углубить траншею и посыпать дно песком, подготовить так называемую подушку.