Реверс

Как ни придирайся, а результат вышел положительным. Февралёв уважительно предложил опознающей объяснить, по каким приметам или особенностям она опознала гражданина. Ответы следователь получил просторечные, но внятные.

— Дык, здоровый же парняга. Стриженый! Морда кирпичом. Глаза злющие. Он и ести. Тока, когда он под окошком моим бежал, он с коту-лём был. Здоровенным таким котулём! А бежал-то в гаражи!

Важняк поинтересовался, не возникло ли вопросов к свидетелю у участников следственного действия. Он ждал каверзы со стороны защитника, однако Стрельникова промолчала. Даже значение диалектного слова «котуль» не стала выяснять.

Адвокатесса с интересом разглядывала чеканный профиль оперативника, несколько минут назад проявившего маскулинность не красивыми словесами, на которые мастера все без исключения, а делом. У Инги Юрьевны, обожательницы исторической литературы, возникла прямая ассоциация с римским легионером, одержавшим победу над варваром.

Следователь объявил опознание оконченным и предложил его участникам подняться в сорок девятый кабинет для составления протокола. На ходу Февралёв прикидывал, как в документе лучше обойти острые углы, оставив в сухом остатке процессуальную сущность.

«Вот из протокола я и перепишу данные мальчугана. Надо выяснить, что это за красавец и почему мы не пересекались раньше», — Стрельникова думала о своём, о женском.

37

11 июня 2004.

Пятница.

12.00–15.30

На стадии принятия нового УПК прокуроров и следователей пугал судебный порядок заключения под стражу. Казалось, что революционная норма взорвёт отлаженную систему. Но прошло почти два года, а небо не упало на землю. Люди приспособились к требованиям, недавно казавшимся фантастическими.

Суды установили графики дежурств, в том числе, в нерабочие дни. Вольная адвокатская братия, активируемая управлением юстиции, тоже подтянула дисциплинку. Для прокуратуры дежурство — привычное состояние. Милиция, та просто взяла под козырёк — конвой стал выходить на службу по выходным, мужикам даже доплачивали за переработку.

Машина заработала. Бывалые следователи, присмотревшись, обнаружили, что через суд обвиняемого арестовать проще. Раньше прокурор, давая санкцию, дотошно просчитывал перспективу дела, требовал предоставить объём доказательств, гарантирующий законность решения. Судей же данный вопрос интересовал постольку-поскольку.

Минусом было то, что каждый из двенадцати составов городского суда предъявлял свои претензии к процедурным вопросам. Но постепенно устанавливалась единая практика.

Молодым следователям, прежних порядков не заставшим, сравнивать было не с чем. Происходящее они воспринимали в порядке вещей.

Февралёв старое законодательство захватил, но по нему не ностальгировал. Понимал — жить нужно настоящим. Бумаги на арест Пандуса он отдал в канцелярию суда в первой половине дня. Ксерокс в прокуратуре так и не заработал, копировать документы важняку пришлось за свои деньги на почтамте.

Поддержание ходатайства было поручено старпому Веткину. Кораблёв в свойственной ему обстоятельной манере, невзирая на очередь под дверью, пошагово инструктировал ветерана, какие конкретно доводы ему надлежит озвучить для достижения желаемого результата.

Соблюдая субординацию, Веткин терпел азбучные наставления целых десять минут. Теша самолюбие начальства, он даже сделал пару пометок в ежедневнике. Потом взглянул на часы и спохватился:

— Александр Михалыч, мне до обеда нужно возражения на жалобу в суд закинуть! Ты не волнуйся, сделаю в лучшем виде.

— С тобой для поддержки штанов Февралёв сходит.

— Да я справляюсь. У Кирилла Сергеича столько важных дел! Чего ему время терять?

— Ничего, один раз не переломится. Следаки вообще на каждый арест обязаны ходить.

Кораблёв не преувеличивал. Мудрилы из Генеральной прокуратуры, прописывая в многостраничных приказах алгоритм действий следователя, обязывали его находиться в десяти местах одномоментно. То, что способ клонирования человека не изобретён, их не волновало.

Заведомо невыполнимую часть указаний на земле были вынуждены игнорировать на свой страх и риск. Докладывали, разумеется, о неукоснительном их исполнении.

Покинув наполненный отрицательной энергией кабинет начальства, старпом Веткин прошёл к себе. Проворно экипировался в короткую замшевую куртку оливкового цвета, взял пластиковый пакет, где лежала увесистая папка, и вышел на крыльцо. Оценил состояние осадков, не унимавшихся вторые сутки. С хмурых небес, словно из пульверизатора, летела мельчайшая морось. Зонт решил не раскрывать.

Развалистую походочку Александр Николаевич приобрёл во время службы на КТОФе[285]. Со стороны казалось, что движется первостат[286] запаса неторопливо, даже с ленцой. Но если пристроиться к нему на параллельный курс, крейсерский темп Веткина выдержит не каждый скороход.