Реверс

Здравствуй, осень золотая! Здравствуй, школа! На урокНас зовёт, не умолкая, Переливчатый звонок…

На подготовительных занятиях учительница поняла, что девочка не только смышлёная, но и бойкая.

Татьяна шёпотом повторяла слова стихотворения, крепко сжимая мужнин локоть. У неё, как у педагога, был двойной праздник, она соорудила затейливую причёску и нарядилась в выходное платье. Она на раннем сроке беременности, внешне это не заметно. По стратегическому замыслу Татьяны второй ребёнок должен скрепить трещавший по швам брак. Миха уступил настойчивому желанию супруги, особо не задумываясь о последствиях.

Украдкой рассматривая жену, он спрашивал себя: «Симпатичная, неглупая, верная. Хорошая мать и хозяйка. «Чего ж тебе ещё надо, собака?[223]»

Но собака, она такая скотина — всё понимает, а объяснить не может. Что-то ей всегда требуется особенное…

Вечером у Маштакова было запланировано свидание с одной белокурой мадам, приятной во всех отношениях. Он уже заготовил причину неявки на семейный ужин в честь Дня знаний. Чтобы легенда сработала, важно было не переборщить со спиртным.

Укол совести Миха парировал доводом, что отцовский долг им нынче выполнен. Он пришёл на праздничную линейку, отодвинув дела, среди которых одно было горячее…

…Как глубоко в прошлое ни погрузился Маштаков, на движение на три часа условного циферблата среагировал. Из угла двора подгребал забубённого вида субъект.

— Зёма, угости сигаркой, — просительная интонация вкупе с миролюбивой гримасой демонстрировали, что человек не агрессивен.

Тем не менее, Миха не спускал с него глаз.

— На, если не побрезгуешь, — отлепил от губ «Приму», так и неприкуренную.

— Какой базар? — колдырь[224] сунул сигарету в рот сухим концом. — Благодарствую, зёма.

— Угу, — Маштаков показывал, что не настроен на продолжение разговора.

— Мелочишки подкинь! Четыре рубля на фанфурик[225] не хватает.

— Не подкину, отвали, — Миха знал, как сбрасывать с хвоста.

Выйдя за школьную ограду на перекрёсток, он снова задумался, куда свернуть. То ли навестить свой бывший двор на Металлистов, то ли дойти до Урицкого, разведать обстановку в баре «Магнат». Второе направление казалось более предпочтительным.

Во дворе что делать? Квартира продана, в ней живут чужие люди.

Соседей, таких, чтоб без напряга потрепаться, не имелось. Дворник Никола, аккумулятор районных новостей, давно отошёл в лучший из миров.

Идея заглянуть в «Магнат» не означала, что Маштаков решил завить горе верёвочкой. Напротив, избежав выпивки с Веткиным, он укрепился в мысли продолжать трезвый образ жизни.

Несмотря на удалённость от УВД, бар пользовался популярностью у милиционеров. Здесь обмывали звания и должности, отмечали профессиональные удачи, круто заливали горечь поражений. Когда гулянка носила массовый характер, дверь закрывалась на засов, вешалась табличка «спецобслуживание».

В прежние годы Миха имел в «Магнате» кредит, который здорово его выручал. Но даже в периоды острого безденежья он старался помаленьку гасить долг. Доказывал себе, что он не халявщик, а партнёр[226].

Его отношения с барменом Ниной Добровольской были редким примером дружбы полов, миновавшей стадию интима. В данную минуту Маштакова так и подмывало увидеть Нину, но он боялся сорвать эмоциональный стоп-кран. С мужиком после долгой разлуки общаться проще.

«Определюсь на месте. Заценю публику. Нинка — баба деликатная. Ковыряться в извилинах не станет», — решил он и добавил шагу.

При скромном антураже «Магнат» располагал приличной кухней. Фирменным блюдом повара считалась курица-гриль на вертеле. Продукт у Раисы Прохоровны выходил чертовски аппетитный. Хрустящая корочка искусно запечатывала сок внутри румяной тушки. Белое мясо получалось нежным и ароматным. А как оно шло под холодную водочку…

Миха сглотнул слюну. Его бюджет не предусматривал расходов на подобные деликатесы. Репьём прицепилась мыслишка, в которой бы не признался: «Вот бы Нина угостила в честь встречи».

Внешне бар изменился мало. Разве что выцвела на солнце вывеска, да ржавчина тронула перила высокого крыльца. На нём, как обычно, перекуривала парочка умиротворённых посетителей. Открытую настежь дверь фиксировал силикатный кирпич. Внутри виднелась отделанная коричневым пятнистым пластиком стойка. Зеркальная витрина множила шеренгу выставленных бутылок. Бармен в поле зрения отсутствовал.

— Ми-иша! — грянул сзади низкий бас.

Маштаков вздрогнул. Оборачиваясь, он знал, кого увидит. По тропе, наискось протоптанной через газон, грузно рысил Вадик Соколов.

— Ёхарный бабай! Мишаня! — секунда, и он заграбастал друга детства в медвежьи объятья.

Здоровяка сопровождало вино-водочное амбре. Судя по концентрации, настаивалось оно минимум с пятницы.

Дядя Вадя стал более громоздким, а вот в росте убавил. Уже не возвышался над Михой на голову. Его визуально укорачивала шофёрская привычка сутулиться. В красноватых глазах Соколова блеснула слеза. По пьяному делу она легко пробивается у русских мужиков.

— Рад видеть тебя без петли на шее! — Маштаков выдал заготовку, неиспользованную при встрече с Веткиным.