Рецидив

– Учитель!.. Адони… – причитал он, – Зачем ты тратишь свою силу на этих мерзких язычников?..

Несмотря ни на что я почувствовал под своей рукой, лежавшей на ране воина, тепло жизни, он попытался моргнуть, но я дал ему восстанавливающий сон, а сам, поднявшись, направился к первому, убитому Иудой.

– Учитель!.. – Иуда упал на колени и обхватил руками мои ноги, – Пойдем же со мной, о, адони, мой адони, Машиах!.. Умоляю тебя!..

Мой верный Иуда плакал и мне стало очень тяжело от этого. Я опустился перед ним на колени и, как можно, ласковей сказал.

– Иуда, мой верный Иуда!.. Не надо лить слезы по уже уходящему, я становлюсь прошлым, ни ты, ни кто другой не сможет вернуть меня! Ну же, не удесятеряй печаль этого мира своими слезами, ты ведь Зэев! Так будь же львом в исполнении моих учений… А сейчас отпусти меня и беги, пока не пришли другие ромеи… Прошу тебя, друг!..

Он немного успокоился и, не глядя в мою сторону, скрылся между стоявшими рядом повозками. А я вернул к жизни первого стража, с перерезанным горлом и не торопясь вернулся в свою клетку.

Через некоторое время, ромеи пришедшие сменить стражу, разбудили всех удивленными, а потом гневными криками. А «проснувшиеся» стражи с удивлением ощупывали себя в местах, где их касались кинжалы Иуды.

***

Грузный римлянин, в красно-белой тоге, сидевший в большом кресле, развернул перед собой свиток папируса.

– Ну что, Квинт! – обратился он к стоявшему рядом седому воину в начищенной до блеска сквамате и синем плаще, – Наш друг Антипа пишет, что слыхом не слыхивал ни о каком ином царе Галилеи, кроме себя самого! Ха-ха!

– Другого и не могло быть, о, прокуратор! – ответил ему с поклоном старик, – Когда я представил тебе этого назаретянина, я хотел сказать, что именно Он поможет нам обуздать мятеж, назревающий в Иудее!

– И почему же ты так решил? – обратился Пилатус к Иегоакиму, в его голосе послышалось подозрение.

– Неужели тебе не докладывали, что он собирает вокруг себя толпы и расхаживает так по стране, что эти толпы уже возвели его на трон в иерусалимском Храме? Ведь, если все так, то ты, заключив договор с ним, сможешь избавиться от постоянных набегов сикариев на сборщиков ценза и не толь…

– Прекрати! Претор! – оборвал его на полуслове Пилатус, – Как я вижу, ты слишком долго жил среди этих грязных варваров, и сам стал таким же! Почему ты решил, что посланец римского Императора, равного самому Юпитеру, опуститься до договоренностей с каким-то ничтожным варваром, возомнившим себя каким-то царем!?!

Прокураторское лицо стало сливаться с его тогой. Он вскочил со своего трона и замахал на претора руками.

– Как смел ты, вообще, предложить мне такое!?! Эти грязные волосатики достойны только одного! Римского кнута! А если не одумаются, то самой мучительнейшей смерти!

Максимус стоял склонив седую голову, не смея взглянуть на своего патрона.

Накричавшись, Пилатус с рычанием опустился обратно в кресло и знаком подозвал раба с вином.

– Значит так! – Сказал он Максимусу, промочив горло, – Этого, как его, царя иудейского с его двумя приспешниками, бить флагеллумами77… – Он ненадолго задумался, – По пять… Нет! По десять ударов каждому! Хр-р-р…

Максимус осмелился поднять взгляд на прокуратора Иудеи, тот ковырялся у себя в зубах.

– А-о-э! – Зевнул он потом, – После… этого… Распни их!.. На горе за главными воротами!

Максимус покачнулся, как от удара.

– Разреши мне напомнить тебе, о, Пилатус, что это может вызвать народное возмущение, намного сильнее, чем мы предотвратили, сняв наши флаги перед их Храмом. – Попытался урезонить его верный претор.

– Ты, что желаешь со мной поспорить? – повернул к нему, снова начинающее краснеть, лицо, Понтий.

– Ты не так меня понял, о, уважаемый! – опять склонил голову Иегоаким, – Я боюсь, что у меня не хватит воинов, что бы защитить тебя…

– Что!? – вскричал развалившийся на троне, – Ты смеешь мне еще угрожать!?! Стража! Взять его! Закрыть его в доме без рабов и прислуги! Выставить надежную охрану!

Возвращение

Йозеф-смиренный, после продолжительной ночной молитвы, вышел из распахнутых дверей Дома божьего и встал перед иудеей78, заполненной коленопреклоненными женщинами. Склоненные головы под разноцветными покрывалами молчали, за его спиной маячили мужчины, которые в этот раз все остались в Храме на ночь. Они не просили прощения, как полагалось в эту ночь, друг у друга и у Бога, а в промежутках молитв они просили его – Старшего левита встать во главе их ополчения, напасть на дворец прокуратора, убить всех нечестивых ромеев. Наконец, снять с ужасного ромейского креста их Машиаха. Старший левит очень устал за ночь. Он обернулся к мужчинам и снял свой кидар с головы.

– Люди! – возгласил он, – Машиах страдает за свой народ! – Он снова повернулся к женщинам, его лицо выражало полнейшую растерянность.

– Я призываю вас не браться за оружие! – продолжил он, медленно поворачиваясь кругом, – Братья и сестры! Наш Машиах никогда не умрет! Он сам говорил об этом! Нам надо сохранить наши жизни, что бы дождаться его возвращения!