Решающий шаг

— Нет, Артык, пока жизнь не наладится, жениться не буду, — решительно ответил Ашир. Он рассказал Артыку о своей работе на крупном заводе, о том, что подружился с русскими рабочими, многому научился у них, и заявил, что лучше понимает теперь, как надо вести борьбу за права народа. — Раньше мы были,—заключил он,— зрячими слепцами. Смотрели и ничего не видели, не понимали. Наша борьба против бая была детской игрой. Если, бывало, один из нас смело поднимет голос, другой после окрика сразу же оробеет, а третий, попав на удочку бая, выступит против нас же, дейхан. В России — не так. Рабочие там крепко организованы.

— Что? Эргазанлы? Что это за слово?

— В общем, — задумчиво произнес Ашир по-русски и по-туркменски закончил: — согласны, единодушны.

— Ашир, ты за два года стал настоящим моллой, молодец!

— Ах, если бы я был так же культурен, как русские!

— Как? Культуран?

— Это значит уметь читать, писать, видеть и понимать мир.

— Если б ты остался в России еще год, с тобой пришлось бы разговаривать через толмача.

— Остался бы еще на год, так уж, конечно, смог бы тебе получше объяснить, что происходит в мире. Я совсем не жалею, что попал на тыловые работы. Если б не беспокойство о семье, остался бы в России не на год, а на два-три года, стал бы по-русски совсем грамотным. Из-за незнания русского языка и там житья не было от толмачей.

— А почему же ты винишь меня в том, что я не хочу сидеть рядом с Куллыханом? Этот мирза — хуже всякого толмача.

— Постой, это другой вопрос. Я хочу сказать тебе, что там, в России, первое время нам приходилось особенно туго из-за того, что никто из нас не знал языка. Монты Кула ты помнишь?

— Это не тот ли, что мирзу сделал хромым?

— Он самый. У нас он был тысяцким. Так вот этот негодяй не давал нам житья. Он когда-то учился немного в русской школе, умел писать по-русски. Все жалованье на рабочих-туркмен выдавалось ему. А он кому выдавал гроши, а кому просто кулак показывал. Сколько у него к рукам прилипло — никто из нас не мог разобраться; половину наших продуктов, как говорится, слепой съедал, безбородый проглатывал.

— Ну и молодцы же вы! Тысячи вас было, а позволяли обирать себя одному человеку. Где же эта ваша эргазанлы, как ты говоришь?

— В том-то и дело, что мы были неорганизованны, а к тому же еще и неграмотны по-русски. Однажды я уличил его в воровстве. Да что толку? Он нашел сотню оправданий, показал какие-то бумаги, — разве в них разберешься? Например, два раза он ездил в командировку...

— Что это за командировка? Город, что ли?

— Да, город, — невольно рассмеялся Ашир. — В Теджен он ездил. И каждый раз доставлял сюда вагон разных товаров, купленных на наши деньги. Мы жили впроголодь и вернулись с пустым карманом, а он стал настоящим купцом. Говорят, ухитрялся даже скупать оружие и продавать его здесь.

— Теперь тут на каждом базаре торгуют оружием. Я слышал, что маузер с деревянного кобурой, который носит Куллыхан, он купил у этого самого Монты Кула.

— Ну, с этим негодяем я еще сведу счеты!

— Ах, Ашир, много есть таких, с кем надо свести счеты. Я попрошу Эзиза отпустить меня на несколько дней, и мы поедем с тобой в аул. Ты повидаешь родных и друзей, поздороваешься с Халназаром.

— Поедем, Артык, поедем! С баем я так поздороваюсь, что он потеряет и сон и покой.

Когда Артык пошел отпрашиваться у Эзиза, тот пристально посмотрел на него и предупредил:

— Не вздумай затевать смуту в ауле! С этим надо повременить.

Артык ничего не ответил.

В тот же день, присоединившись к каравану верблюдов, друзья отправились в путь.

Раньше дорога была в ухабах, на ней лежал толстый слой пыли. А теперь она, словно в гололедицу, была ровна, сера и безжизненна: землю утоптали мягкие ступни верблюдов, а пыль унесло ветрами. «На этой дороге хорошо было бы ездить на двухколесном русском самокате», — подумал Ашир. Особенно удивило его то, что от самой железной дороги до Шайтан-Кала равнина была усыпана бедными туркменскими кибитками вперемежку с казахскими. Навстречу каравану тянулись вереницы еле живых людей, направлявшихся в город. Кругом — ни кустика, ни былинки. Даже привычная к сухой земле верблюжья колючка не успела дать новых ростков и лежала вкривь и вкось, распластав сухие прошлогодние ветки.

Поля оставались бесплодными. На голой пашне прыгало воронье. Огромные птицы царапали когтями твердую, как камень, землю, разрывая невзошедшие зерна. Обильной пищей для них была также лежавшая по обеим сторонам дороги падаль.

Долго шли Артык и Ашир за погонщиками верблюдов, не встречая ни одного всадника. Но вдруг впереди показалось небольшое облачко пыли, послышался топот копыт, и вскоре мимо них промчались два верховых на расстоянии броска палки. Впереди на статном сером коне ехал небольшой упитанный человек в двух красных халатах. Рослый конь, горделиво выгибая шею, шел быстрой иноходью так ровно, что у всадника не колыхалась даже шерсть на папахе. Вслед за ним на коротконогой лошади галопом скакал огромный детина, и тучное его тело грузно подпрыгивало в седле.