Решающий шаг

Юмуртгачи хотел было возразить против предложения Алты-Сопы, но так и не смог собраться с мыслями. У Гарры-Моллы зачесался было язык, но тут же опять поднялся жар в теле, потемнело в глазах, и он не решился раскрыть рта. Халназар не мог примириться с предложением Алты-Сопы и в то же время боялся возражать чересчур резко. Поэтому он заговорил осторожно, все время приглядываясь, какое впечатление его слова производят на Эзиз-хана.

— Алты-Сопы, — медленно начал он, — где это у нас могучие баи, такие, как, скажем, в Иране или в России? Да и потом— кто держит зерно от урожая до урожая? Все зерно проходит в свое время через весы скупщика. А если и останется у кого пять-шесть чувалов, так ведь у каждого — родня, знакомые. И я один из тех, кого называют богачами, но об излишках у меня и говорить нечего — дай бог дожить до будущего года. Если мы примем твой закон, то, боюсь, мы не накормим голодных, а только вызовем раздоры между беднотой и баями. Твой закон будет водой на поля таких смутьянов, как...

Тут речь Халназара оборвалась. В комнату вошел Артык, широко шагнув через порог, у которого он стоял уже некоторое время не замеченный раздраженным баем. Он слышал все, что говорил Халназар, и, не скрывая насмешки, сказал:

— Верно! Обыщите хоть весь ряд Халназара — не найдете пшеницы больше трех-пяти чувалов. Прошлогодние рвы, заполненные зерном, должно быть, земля проглотила. А если и найдутся какие запасы, то окажется, что они принадлежат не баю, а Артыну-ход-жайну...

Халназар с трудом проглотил слюну и спросил:

— Эзиз-хан, он что — тоже один из твоих советников?

Голос Халназара дрожал от скрытой ярости. Но Эзиз, не обратив на это внимания, коротко ответил:

— Он одни из моих сотников.

Этот ответ заставил замолчать Халназара. А Артык, насмешливо посмотрев на бая, спокойно повернулся к Эзизу и доложил:

— Эзиз-хан, какой-то приезжий хочет говорить с тобою наедине.

Воспользовавшись этим, Эзиз объявил заседание дивана закрытым. Советники разошлись, каждый в свою сторону. Последним вышел Артык, пропустив к Эзизу незнакомого гостя.

Войдя в комнату, незнакомец прежде всего тщательно закрыл за собою дверь. Это был человек выше среднего роста, крепкого сложения. По виду ему было лет около тридцати. У него была темная кожа, густые сросшиеся брови и подкрученные усы черны; так же как и жесткая подстриженная бородка. Черными были и хитрые, вороватые глаза. На лице белели только зубы, крупные и ровные, словно слегка поджаренные зерна кукурузы. Папаха с длинными завитками, шелковый хивинский халат, из-под которого выглядывал ворот желтоватой рубашки, песочного цвета брюки и коричневые сапоги, — этот наряд был похож на туркменский, но сам незнакомец совсем не походил на туркмена, и трудно было по внешнему виду определить, какой он национальности.

После обмена приветствиями Эзиз спросил вошедшего, кто он. Улыбаясь своими черными миндалевидными глазами, незнакомец ответил ломаным языком:

— Мы афган есть.

Эзизу приятно было видеть перед собой афганца: в тяжелые дни он нашел в Афганистане приют и убежище. Однако едва уловимая изнеженность и преувеличенная учтивость неожиданного гостя вызвали у него некоторые подозрения.

— А может быть, ты белудж? — Эзиз сказал первое, что пришло ему на язык.

Незнакомец скрестил руки на груди и ответил по мусульманскому обычаю:

— Хвала создателю — мусульманин! Слава аллаху — афганец!

— Как зовут тебя?

— Абдыкерим-хан.

— Чем занимаешься?

— Что поручат — передаю.

— Откуда и куда держишь путь?

Абдыкерим-хан настороженно огляделся, взглянул на окна, на двери.

— Эзиз-хан, у меня тайное поручение.

— Мы здесь одни, более укромного места, чем это, нет. Говори без опасения, что хочешь сказать.

Абдыкерим-хан снова огляделся вокруг. Поведение его начинало казаться Эзизу загадочным. «Кто же это?»— думал он и еще раз заверил странного гостя, что можно обо всем говорить смело и открыто.

— Афганистан — моя вторая родина, афганцы так же близки моему сердцу, как и туркмены, — сказал Эзиз и добавил: — Кто бы ты ни был, пусть даже преступник, убийца, — там, куда доходит мое дыхание, тебе никто не причинит зла.

— Эзиз-хан, — заявил тогда Абдыкерим, — я не преступник, но и не из тех, кто ходит по своей воле. Я- посланец государства.

— Посланник государства? — недоверчиво переспросил Эзиз.

— Меня послал сюда повелитель Афганистана Хабибулла-хан.

Эзиз сразу проникся уважением к Абдыкериму.

— Сам эмир? Ко мне? — важно спросил он, пытаясь скрыть охватившее его тщеславное чувство.

— Нет, Эзиз-хан, надо говорить правду: к хану Джунаиду, в Хорезм. Когда я выезжал из Афганистана, туда еще не дошла весть о том, что ты стал ханом. Но все же у меня было поручение поговорить при случае и с тобой.

— Ты теперь едешь в Ташауз, в Хорезм?

— Нет, я возвращаюсь из Ташауза. Привет тебе от Курбан-Мухаммеда Джунаид-хана.

— Да будет здоров передающий добрую весть! Все ли благополучно у господина хана?

— Он благоденствует. «Если у Эзиз-хана есть в чем-либо нужда, — сказал он, — пусть сообщит или пошлет человека». Он считает тебя своим братом.