Решающее лето

Упираясь руками в край стола и всей тяжестью навалившись на него, надо мной склонился Джон Филд. Его узкое лицо между большими, слегка оттопыренными ушами показалось мне еще более длинным и худым; оно было полно робкой, но упрямой решимости. Темные глаза в густых девичьих ресницах блеснули, когда он по обыкновению широко раскрыл их, так что расширившиеся темные зрачки почти слились с радужкой, а затем, сощурив, скромно опустил вниз. Прежде чем я успел что-либо ответить, подсознательно, в одно мгновение я отметил про себя, что у Филда вид вполне преуспевающего человека: хорошо сшитый темный костюм, аккуратно подстриженные, отполированные ногти. Я вспомнил Хелену, которая любила его и пыталась опекать, которая заставила себя обратить свое чувство в материнскую привязанность, отвергнутую затем столь вероломно, что это бросило тень на ее бескорыстие. Я подумал и о самом Джонни Филде, его подкупающей непосредственности, самозащитном уничижении, о его готовности доставлять всем удовольствие, если это ему самому ничего не стоило и не грозило жертвами или неудобствами. Он ничем не был обязан Хелене, она ничего не вправе была требовать от него, кроме разве простой человеческой благодарности. Он имел полное право жениться на девушке своих лет и положить конец обременявшей его привязанности старой женщины. Разве он виноват в чем-либо, кроме того, что усомнился в ее бескорыстии, что избрал наихудший, хотя и самый простой выход, вместо того чтобы избрать самый трудный, но зато единственно честный, — и этим жестоко обидел Хелену.

Все это промелькнуло в моем мозгу в одну короткую секунду, а может быть, прошло гораздо больше, чем одна секунда, ибо Джонни внезапно выпрямился и стоял теперь передо мной в до смешного неуверенной, выжидательной позе, но вот он снова склонился над столом и улыбнулся мне.

— Здравствуй, — ответил я и встал.

— До чего же я рад снова видеть тебя, — пробормотал он. — События меняются, время идет, теряешь из виду прежних друзей. Но все же как здорово снова встретиться! Как поживаешь, дружище?

— Хорошо. Как Наоми?

— Она здесь, ты знаешь?

Да, Наоми тоже была здесь, и сейчас она подходила к нам вместе с какой-то дамой.

— Нао! Смотри, это Клод!

— Мы как раз подумали, увидев имя мистера Крендалла, — начала Наоми, — что, может быть, встретим тебя здесь. Джон сказал, надо попробовать. — И она бросила неуверенный взгляд на Джона, но он легонько потрепал ее по плечу, как бы подтверждая, что она сказала именно то, что нужно. Справившись о моем здоровье, Наоми представила мне свою спутницу, миссис Эштон.

Наоми понравилась выставка, а Филд сделал пару вполне справедливых замечаний со свойственной ему нарочитой неуверенностью. Миссис Эштон тактично отошла в дальний конец зала и разглядывала крикетный матч Суэйна — картина выделялась темным квадратом на светлой стене под безжалостно яркими лучами закатного солнца.

Меня поразила перемена, произошедшая в Наоми. Она была по-прежнему хороша, во всей своей простой и здоровой красоте, и белокурые сверкающие волосы были все так же великолепны, однако в ней появилось что-то новое, незнакомое, но что именно, я никак не мог уловить.

Решив, что при этой не совсем желанной для меня встрече лучше всего вести себя с Филдами, как с обычными посетителями выставки, я предложил им спуститься вниз и посмотреть несколько интересных картин, находившихся пока еще в запаснике. Они с готовностью согласились, и Наоми подозвала миссис Эштон. Я показал им гордость Крендалла — небольшое, но действительно великолепное полотно Бонингтона, которое Крендалл откопал где-то в Дувре, в лавке антиквара.

— Это шедевр! — пробормотал Филд! — Да, это настоящий шедевр. — Он присел на корточки перед картиной и с благоговением взял ее в руки. — Какая прелесть, посмотри, Наоми.

— Мне бесполезно показывать, — нервно ответила она. — Я все равно ничего в этом не смыслю.

— Нет, ты все-таки взгляни. — Он ласково посмотрел на нее, быстро обежав взглядом ее лицо, словно хотел запомнить его до мельчайших подробностей. — Ты смыслишь в этом ничуть не меньше меня, дорогая. А Клод знает, на что я способен.

— Вам нравится? — спросил я миссис Эштон, молча стоявшую рядом. Она мне показалась несколько бесцветной молодой особой лет двадцати семи или двадцати восьми, чуть ниже среднего роста, но с довольно стройной фигурой. Ее черное платье и шляпка были подчеркнуто строги и производили впечатление не совсем удачного траурного костюма на чужих похоронах — достаточно скромного и вместе с тем чересчур изысканного.

— Нравится, хотя я плохо разбираюсь в живописи.

Филд, легко выпрямив согнутые колени, быстро поднялся. Он был олицетворением жизнерадостности и добродушия.

— Почему бы тебе не выпить с нами чашку чаю, Клод?

— К сожалению, не могу. Я здесь один. Через полчаса я должен закрыть окна ставнями и запереть помещение.

— Ну что ж, я рад, что увидел тебя. Не правда ли, Нао, мы часто о нем вспоминали?