Репортаж с петлей на шее

Йозеф и Мария. Он электрик, она служанка. Следовало посмотреть, как они жили. Обстановка простая, без затей: книжный шкаф, статуэтки, картины на стенах – и чистота, невероятная чистота. Казалось, что вся жизнь Марии в этой квартирке и что она понятия не имеет о том, что творится вокруг. Меж тем к моменту ареста Мария уже давно состояла в Коммунистической партии и по-своему мечтала о справедливости. Оба вели работу скромно и незаметно, были преданы делу и не отступили перед трудностями в период оккупации.

Три года спустя в их квартиру ворвались агенты тайной полиция. Йозеф и Мария стояли рядом, подняв руки.

19 МАЯ 1943 Г

Ночью мою Густину увозят в Польшу – «на работы». На каторгу, на смерть от тифа. Мне остается жить, возможно, несколько недель, а может быть, два-три месяца. Документы уже в суде. Наверное, еще четыре недели в Панкраце, потом еще два-три месяца – и все, конец. Едва ли смогу дописать свой репортаж. Постараюсь продолжить в ближайшие дни. Сегодня не могу. Сегодня голова и сердце полны Густиной – благородной, пылкой, редкой и преданной спутницей моей жизни.

Каждый вечер я пою ей ту песню, которую она очень любила: о синем степном ковыле, что шумит, о славных партизанских боях, о храброй казачке, которая билась за свободу бок о бок с мужчинами, и о том, как в одном из боев «ей подняться с земли не пришлось»[14].

Vot, moj družok bojevoj! Какая сила кроется в этом маленьком существе с тонкими чертами лица и огромными детскими глазами, в которых столько нежности! Постоянная борьба и частые разлуки сохраняли в нас чувство первого знакомства, и жар первых ласк и первой близости мы переживали не раз, а сотню раз в нашей жизни. И каждый раз в часы ли радости или волнений, тревоги или печали наши сердца бились в унисон, дышали мы единым дыханием.

Годами мы работали вместе, по-товарищески помогая друг другу. Годами она становилась моим первым читателем и критиком, и мне было трудно писать, если я не чувствовал на себе ее нежного взгляда. Годами боролись плечом к плечу, а борьба всё не прекращалась, и годами рука об руку мы бродили по любимым местам. Лишились многого, но многому и радовались: мы были богаты богатством бедняков – тем, что есть внутри нас.

Густина? Вот что значит Густина.

В середине июня прошлого года во время осадного положения она увидела меня впервые спустя шесть недель после ареста, после всех тех мучительных дней в одиночке, проведенных в мыслях о моей смерти. Ее вызвали, чтобы меня «разжалобить».

«Уговорите его, – велел ей на очной ставке начальник отдела, – уговорите, пусть образумится. Если не думает о себе, пусть подумает о вас. Даю час на размышление. Будет упорствовать – сегодня же вечером вас расстреляют. Обоих».

Густина приласкала меня взглядом и ответила: «Господин комиссар, меня это не страшит. Исполните мою последнюю просьбу. Убьете его – убейте и меня».

Вот что значит Густина! Любовь и сила.

Они способны отнять у нас жизнь, да, Густина? Но честь и любовь они отнять не способны.

Эх, друзья, можете ли представить, как бы мы зажили, если бы встретились после всех этих страданий! Снова нашли бы друг друга в вольной жизни, озаренной свободой и творчеством! Когда наконец свершилось бы то, к чему мы стремились, за что боролись и за что сейчас стоим насмерть. Даже погибнув, мы продолжим жить в частице вашего великого счастья, ведь мы вложили в него всю свою жизнь. В этом наша радость, но прощание навевает печаль.

Не позволили нам ни проститься, ни обнять друг друга, ни обменяться рукопожатием. Только тюремный коллектив, который связывает Панкрац даже с Карловой площадью, передает нам новости о судьбе друг друга.

Ты знаешь, Густина, и я знаю, что нам уже не свидеться. И все же издалека я слышу твой голос: «До свидания, мой милый!»

До свидания, моя Густина!

* * *

Мое завещание.

Не имел ничего, кроме библиотеки, но гестапо уничтожило и ее.

Написал множество литературно-критических и политических статей, репортажей, литературных этюдов и театральных рецензий. Одни создавались на потребу дня и умерли вслед за ним. Пусть покоятся с миром. Другие имеют право на жизнь. Я питал надежду, крошечную надежду, что их издаст Густина. Сейчас же прошу своего верного друга Ладю Штола выбрать самые лучшие и составить из них пять сборников:

1. Политические статьи и полемика.

2. Избранные репортажи о Родине.

3. Избранные репортажи о Советском Союзе.

4 и 5. Литературно-театральные статьи и этюды.

Большинство заметок публиковалось в «Творбе» и «Руде право», некоторые – в «Кмене», «Прамене», «Пролеткульте», «Добе», «Социалисте», «Авангарде» и пр.

У издателя Гиргала (люблю его за бесспорное мужество, с которым он во время оккупации издал мою Божену Немцову) хранится моя рукопись о Юлии Зейере, а где-то в доме, где когда-то жили Елинеки, Высушилы и Суханеки (большинства из них уже нет в живых), спрятаны часть монографии о Сабине и заметки о Яне Неруде.