Читаем Рембрандт полностью

К счастью, Рембрандт наткнулся на гравюру в отсутствие автора, поздно ночью, когда со свечой зашел в мастерскую посмотреть, как сохнет масло на его автопортрете с Саскией. С самой смерти Питера Ластмана он еще ни разу не приходил в такое бешенство, как при виде этой гравюры. При свете свечи он случайно заметил ее на рабочем столе, где она сохла под двумя небольшими вазами, поставленными для того, чтобы распрямить ее и скрыть от любопытных взоров. Впечатление, произведенное ею на художника, можно было сравнить только с резью в желудке. Все изъяны картины, о которых он ухитрился забыть — нарочитая витиеватость, манерность вычурных линий, утрированные жесты и лица, — не только сохранились на гравюре ван Флита, но прямо-таки били в глаза. Рембрандт долго не мог оторваться от нее, подобно тому как человек с болячкой во рту без конца пробует ее языком; потом он пересмотрел остальные работы ван Флита, какие сумел разыскать, и опять вернулся к гравюре. Несмотря на прохладную апрельскую ночь, рубашка его взмокла от пота. Он то подходил к окну, чтобы остыть, то возвращался к камину, чтобы согреться в чуть уловимой струйке тепла, источаемого золой, и мало-помалу мысль о картинах на сюжет «Страстей» уступила место другой: что ему делать с ван Флитом? Не пора ли положить конец его дурацкому усердию, которое приводит лишь к тому, что на свет появляется все больше уродливых и никому не нужных вещей? Желание и упорство еще не делают человека художником, хотя в былые лейденские дни он, Рембрандт, и уверял себя в противном. Дело тут не в одном «Снятии со креста» — все, к чему прикасается этот парень, становится фальшивым и вульгарным. И прежде чем художник вернулся в спальню и наконец уснул, успокоенный целительным теплом, которое сквозь тонкую ночную сорочку излучали бедра Саскии, он уже принял решение: тут ничем не поможешь, он должен расстаться с этим несчастным сурком.

Было четыре часа дня, и солнце сияло с неуместной веселостью, когда он наконец остался вдвоем с ван Флитом и приступил к неприятному объяснению. Рембрандт говорил долго, но ученик не прерывал его, а лишь стоял, глядя на свою грудь и вертя большой волосатой рукой пуговицы на грязной куртке. Речь свою художник обдумал заранее, вещи говорил справедливые, но все это было отравлено сознанием того, что уход ван Флита выгоден ему, Рембрандту, так выгоден, что он испытает только облегчение, когда сцена придет к концу и за беднягой захлопнется дверь. Флинк и Бол — отпрыски знатных семей, скоро у него появятся другие такие же ученики, и этот неуклюжий провинциал окончательно придется не ко двору. Кое-кто из заказчиков и без того уже удивленно приподнимает брови: им не нравятся его неловкость и безграмотная речь; а его медлительность и тугодумие выводят из себя Саскию — она ведь быстрая и подвижная, как огонь. Будь ван Флит гением, обладай он, на худой конец, хоть талантом, первой обязанностью учителя было бы терпеть и прощать ему остальные недостатки. Но за пять лет ученичества в Лейдене и четыре года в Амстердаме он ни на шаг не продвинулся вперед, и Рембрандт, хотя бы просто из милосердия, должен посоветовать ему избрать другое, более доступное ремесло… Так по крайней мере казалось художнику, когда, окончив свою речь и не в силах больше смотреть, как толстые пальцы ван Флита крутят пуговицы, он перевел глаза на ярко освещенное окно.

— Я должен уйти немедленно, учитель?

Это был болезненный вопрос. Рембрандт отлично помнил, что не задал его Питеру Ластману в тот горький день: несмотря на всю свою подавленность, он собрал свои вещи и покинул дом еще до наступления ночи.

— Нет, тебя никто не торопит. Можешь оставаться здесь сколько захочешь. Но я всегда считал, что за новое дело нужно браться без проволочки, — ответил он.

— А не посоветуете ли вы, за какое дело мне взяться?

В словах ван Флита не было ни иронии, ни упрека. Ему нужен был совет, и он слепо обращался к единственному источнику помощи, к которому прибегал за последние девять лет.

— Почему бы тебе не вернуться в Лейден и не попробовать счастья в типографии Эльзевиров? С гравировальными досками ты обращаться умеешь, значит, из тебя выйдет хороший печатник, — отозвался Рембрандт.

— Но в Амстердаме тоже есть типографии.

— Конечно. Я просто думал, что дома тебе будет хорошо.

— Хорошо мне нигде не будет. — Опять-таки это был не упрек, а просто замечание. — Но, думаю, мне лучше остаться в Амстердаме и подыскать себе место: тут не надо рассказывать своим, что случилось. А кроме того, я смогу видеть вас — не часто, конечно: я ведь знаю, как вы заняты.

Рембрандт круто отвернулся, чтобы не видеть его тупого, бесхитростного лица. Сейчас он ненавидел все: себя, свою роскошь, свои картины с изображением страстей господних. Он подошел к комоду у окна и выдвинул верхний ящик. Там лежали деньги, несколько драгоценных камней и кисти, которые ван Флит столько лет содержал в чистоте и порядке.

— Вот возьми. Это поможет тебе на первых порах, — сказал он, вынув горсть флоринов и пересыпая их в толстую желтоватую ладонь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии