Рембрандт

Конькобежцы уже исчезли с каналов, лед начал трещать, а на крышах и деревьях повисли сосульки, когда в дом Рембрандта постучался ливрейный лакей в траурной шляпе — такая мода принята была тогда в свете — и сообщил, что госпожа ван Хорн покинула этот мир. Посланец явился в ту минуту, когда они с Саскией сидели вдвоем в мастерской: Лисбет была в дурном расположении духа и рано легла спать. Рембрандт склонился над гравировальной доской, Саския замечталась над рукодельем, и оба они были охвачены тем теплым чувством безмятежности, которое художник теперь особенно ценил. И по собственной склонности и по причине его напряженной работы они с каждым днем жили все более уединенно и общались с людьми главным образом тогда, когда к ним без предупреждения являлись друзья — каллиграф Коппенол, доктор Тюльп, Сильвиусы и ученый еврейский врач Эфраим Бонус. Как раз такого случайного гостя и ожидал Рембрандт, открывая дверь; поэтому, столкнувшись на пороге с чопорным и строгим лакеем, он вздрогнул, словно увидел привидение.

Уведомление, врученное ему посланцем, было написано рукой Лотье и сообщало о спокойной, хоть и не скоропостижной кончине госпожи ван Хорн. Лотье добавляла, что в минуту столь тяжкой утраты им с Аллартом хочется, чтобы рядом с ними были те, кого они любят.

Рембрандт долго и тупо смотрел на записку, прежде чем сообразил, что надо поблагодарить слугу и дать ему на чай. Слуга, чопорный и почтительный, долго топтался у открытой двери, за которой виднелись припущенные снегом ступени и темные блестящие воды канала, и наконец спросил, не согласится ли господин ван Рейн нести фонарь в похоронной процессии. Молодая госпожа ван Хорн велела спросить его об этом, но осторожно: она знает, как не любит господин ван Рейн выставлять себя напоказ, и очень с этим считается. Сперва художник решил ответить отказом: он никогда не принимал участия в пышных похоронах, а носить на них фонарь, то есть быть одним из главных действующих лиц, ему и подавно не приходилось, и он боялся, что обязательно сделает что-нибудь не так. Но, вдохнув вечерний воздух и уловив в нем какой-то мимолетный запах, предвещавший весну, увидеть которую госпоже ван Хорн было уже не суждено, он внезапно передумал и дал согласие; и потом, закрыв за лакеем дверь и вернувшись к рабочему столу, он так и не смог объяснить жене свой странный порыв, хотя Саския поглядывала на него всякий раз, как тянулась за ножницами и обрезала нитку. Если и было время, когда он считал себя вправе воздвигнуть барьер между собой и этой ныне мертвой женщиной, чей мир казался ему недоступным и враждебным, то это время прошло. И разве мог он хотя бы не проводить ее до могилы теперь, когда был уже бессилен оказать ей внимание как в этом большом мире, так и в ином?

* * *

С одной стороны, его сестра Лисбет была обидчивой и неблагодарной женщиной, которая вечно совалась не в свои дела и потому была сама, только сама виновата в возникавших неприятностях. С другой стороны, Рембрандт видел, что тут не обошлось и без его вины: ссора с Лисбет вспыхнула из-за недоразумения с ван Флитом; оно, в свою очередь, было вызвано тем, что Рембрандт был неудовлетворен картинами на сюжет страстей господних, которые заказали ему для принца; а уж в этой неудовлетворенности он мог винить только себя.

Большое полотно «Снятие со креста» было закончено и увезено из мастерской еще несколько месяцев назад, а то обстоятельство, что оно висело теперь в Гааге, в одном из роскошных покоев принца, неоспоримо свидетельствовало о подлинном успехе. Вспоминая о картине, Рембрандт уверял себя, что достиг в ней всего, чего хотел достичь, и работал над двумя очередными холстами — «Вознесением» и «Воскресением» — с быстротой и смелостью которые неизбежно сопутствуют недостаточно прочной вере в свои силы. К сожалению, ван Флит, по-прежнему глупый и рабски преданный учителю, пришел от «Снятия» в такой телячий восторг, что прежде чем картину унесли из дому, сделал с нее набросок для своей коллекции. Еще более неприятным оказалось то, что желая сделать учителю сюрприз, он в течение долгих недель работал над гравюрой с этого наброска.