Река снов

Иногда старые маги, обучая нас, выдавали совершенно неизвестные публике отрывки древних стихотворений, которые им когда-то при обучении рассказали их тоже старые учителя. Поэтому спрашивали мы, например, что за народ «гламхот» упоминается в отрывке, а учитель отвечает, что этого не знал и его учитель, обучивший его заклинанию. Может, и знал, но забыл, а теперь только можно строить догадки, из какой древней поэмы на квенья заимствован отрывок. Я как-то значительно позже спрашивал преподавателей Тверской академии про этот отрывок – те не знали такого. Один эльф, не брезговавший разговаривать с людьми, сказал, что «гламхот» – это нечто относящееся к оркам, но сам отрывок не опознал, как часть какого-то эльфийского произведения.

Есть и другие важные детали. Мне, например, легче для запоминания пользоваться хореем. Вот творишь заклинание, бурча себе под нос «мутно небо, ночь мутна», а зрители думают, что произношу слова, способные менять местами воды и горы, и проникаются. А слова мне нужны только для последовательности того, что делается без слов.

Но один из моих однокашников, Арнульф из герцогства Болер, говорил, что некоторые стихотворения сами обладают магической активностью. Его отец сказал ему, что известная баллада «Рыцарь и девятихвостый демон» способна изгонять бесов из одержимых. Но этим воспользоваться сложно. Неизвестный автор баллады создал ее из ста четырнадцати строф. Пока такое прочитаешь до конца, можно раньше беса убежать в нижний план бытия.

Мы еще поговорили и собрались спать. Дело было уже к часу ночи. Сейчас лягу, и пусть приснится мне не коридор Замка ужаса, где меня убивают приспешники Не-мертвого, а то, что я освобожден от этой задачи и спокойно плыву вниз по реке.

Только река эта должна называться не Великая, а Лета. Ибо от долга нас освободит смерть и последующее за нею. И что будет там, за гранью? Очень может быть, что вторая часть жизни, в которой придется доделывать то, что не доделал в первой части.

В общем, «солдат, учись свой труп носить», как писали два негодных к строевой службе человека, когда-то погибших на своей войне. Понесу и я свой труп на свою войну…

Невеселые размышления перешли в совершенно невыносимый сон. Его еще можно назвать душераздирающим. Сначала мне была явлена плачущая на могиле дочери Алина. От этого я проснулся и еле успокоил выскакивающее наружу сердце. Но это было еще не все.

Вторая часть сна привела меня под землю. Нога наступила на торчащий из земли камень, и я провалился в какую-то шахту. Один, в полной темноте и, как давеча, ощущая, что какое-то Зло – рядом. Не на расстоянии руки, но недалеко. Лежит где-то поблизости, скрытое темнотой, как гигантский червь.

Надо было вставать, и я встал на ноги в своем сне, сделал шаг, другой. Под ногами что-то хрустело, словно я шел по слою мелких костей. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и я различил перед собой сталагмит высотою мне по грудь. Прикоснулся к нему рукой и с удивлением ощутил, что пальцы уходят в камень, как в глину или хлебный мякиш. Потянул назад руку и не смог вытянуть. Словно она прилипла к камню.

А затем вокруг меня медленно стал разгораться неяркий мерцающий свет, и я увидел окружающее. Я был в круглой пещере, почти точно в середине ее. Пол по щиколотку сапога был завален сухими мелкими костями. Попадались и кости человека, и кости животных. И совсем неизвестные.

Увидел я и себя: скелет, обтянутый кожей. Старой, высохшей кожей. На плечах ветхая черная мантия. Вокруг пояса обвита веревка, продетая через глазницы множества мелких черепов, не то крысиных, не то какой другой подобной твари. В свободной от хватки камня левой руке зажата сухая ветвь без листьев, но с сухими желудями, отчего-то не обрывающимися с ветки.

«Не хватало только увидеть себя в зеркале», – подумалось мне. И передо мной в воздухе стало вырастать высокое, выше моего роста, зеркало в толстой деревянной раме. Сначала явилась рама. А затем посреди нее пространство заполнилось чем-то вроде ртути, только ртути, которая бурлила наподобие закипающей воды. Постепенно с краев бурление прекращалось, зеркало как бы остывало и приобретало серебристый оттенок. Вот сейчас оно все застынет и отразит мой облик (я по привычке пригнул голову и смотрел на него боковым зрением).

Я уже был готов увидеть в зеркале нечто непередаваемо ужасное. И проснулся, не увидев этого.

На часах было пять. За переборкой мирно похрапывал Семен. Было уже светло. Жить не хотелось. Я постепенно успокоил взбунтовавшийся организм и спустя некоторое время, когда кипение в крови прекратилось, смог подумать об увиденном без риска заработать разрыв сердца.

Вообще первая реакция была – плюнуть на все это путешествие и цель его. Если меня подталкивают к совершению опасного, но нужного дела и тут же ниспосылают сны, от которых жить не хочется, то для чего мне идти? Помереть от разрыва сердца я могу и дома, хоть естественным путем, хоть при помощи Высших Сил.